«…любой национализм <���…> имеет один и тот же конечный пункт:
Ребристые, как кошачье нёбо, жерла печей крематория. »
Название этого очерка затрагивает тему, которая не становится второстепенной с течением времени.
Ведь если любой национализм плох, то антисемитизм просто омерзителен.
Писать об антисемитизме еврею трудно; его всегда могут обвинить в предвзятости.
А я русский и могу говорить все, что думаю.
До сих пор дискутируется мнение о том, был ли в СССР антисемитизм.
Иногда вопрос ставится шире: в чем корни антисемитизма как одного из отвратительных видов неприятия чужой нации и ее менталитета?
Я не буду рассуждать о других странах, мне достаточно России.
Мой русский народ обладает рядом замечательных черт; ни с чем не сравнятся таинства русской души, ее широта и щедрость.
Но, увы, сверху лежит другое.
Не только в анекдоте 2 русских = попойка + драка.
Моя нация никогда не жила по-человечески; ее образом жизни были тупой физический труд в будни и кровавые бои по праздникам.
Труд – рабский из рабских, труд ради самого труда, достойный лишь каких-нибудь пчел или муравьев. А бои отличались разнообразием: стенка на стенку, конец на конец, село на село, брат на брата, сын на отца, муж на жену… С кулаками, вилами, косами – с чем попадет под руку.
Розовощекий барин Тургенев рисовал пейзан на лоне природы; ему кто-то верит до сих пор. Хотя умильные Хори и Калинычи к истинным крестьянам XIX века – скотоподобному быдлу с кулаками вместо мозгов – имеют отношение не большее, чем « Если завтра война …» к реальной бойне.
Желчный доктор Чехов писал русскую деревню иначе – красками не акриловыми, а живыми. От его крестьян становится страшно.
Российский народ жил по Домострою – системе, в основе которой лежит насилие старшего над младшим, мужчины над женщиной, дурака над умным.
Главной иудейской истиной видится принцип « не делай другим того, чего не хочешь испытать сам », а главной заповедью – « возлюби ближнего ».
Тип отношения к близким кажется мне определяющим для народа как сущности.
Чего бы мне ни говорили, я не могу представить себе еврея – самого грубого из одесских амбалов – который пинал бы сапогом в грудь свою беременную жену.
(А вот Толстовского мужичка, « сеятеля и хранителя » – сколько угодно.)
Мне нравится словарный запас еврейских имен.
Был у меня в 70-х годах знакомый мальчик, которого сейчас зовут Юрием Самуиловичем Смолиным.
Тогда ему исполнилось лет 5, он был просто « Юрочка ».
Уменьшительные варианты еврейских имен всегда приводили в восторг.
Многое общеизвестно; не найду человека, который не знал бы, что к Семену обращаются как к Сёме, Ефима зовут Фимой, а Давид – это просто Додик.
Но, возможно, не каждый сразу вспомнит такие соответствия:
Бенцион – Беня,
Израиль – Изя,
Моисей – Мося,
Самуил – Муля,
Соломон – Шлёма…
И, уверен, мало кто сразу сообразит, что « Люся » – это… Илья.
Еврейская семья – это уникальное явление.
Моя дружба со Спиваком не ограничивалась самим профессором; у меня училась его дочь Юля, я знал его сына Гришу, тоже математика – общаясь с детьми Семена Израилевича, я порой ощущал причастность к его семье.
При кажущейся значимости « церковного » брака русский социум в основной массе семью не ставил ни во что.
Детей исконно звали « Ваньками-Маньками-Таньками », выражая презрение и к имени и к человеку.
Маленького Смолина русская бабушка кликала бы Юркой, но не « Юрочкой »; почувствуйте суффиксальную нюансировку!
Стоит ли говорить о том, могла ли российская масса любить народ, ласково обращающийся к своим Марикам, Шмуликам, Юдикам…
Русский антисемитизм был основан на неприятии образа жизни иудейской нации.
Одним из главных обвинений в адрес евреев всегда звучало то, что они слишком сильно поддерживают друг друга.
Но за кого было держаться иудею? за русского Ваню, который и сам себя любит лишь по праздникам, да и то до первой рюмки?
В советские времена, на первый взгляд, все перевернулось.
Революцию делали солдаты и матросы – бывшие крестьяне с инстинктами простейших. Они могли сокрушить полмира, но оставались инфузориями, способными лишь тупо стремиться к свету. А свет включили евреи: адвокаты, провизоры, портные – которые представляли самый угнетаемый пласт Российской империи.
Читать дальше