Сергей Ковалев - По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

Летом 1604 года примерно в восьмистах пятидесяти километрах к юго-востоку от Сургута, в верхнем течении Оби, на её левом притоке реке Томь возникает Томск. История его появления представляет собой редкий случай, когда инициатива в возведении русской крепости принадлежала местным жителям. Документы рассказывают, что живший в тех местах – и даже якобы правивший там – некий князец Тоя́н отправляется к царю Борису Годунову, просит взять себя под его царское покровительство, а заодно и построить на тех землях город. Москва соглашается, и на высоком берегу Томи возникает новый русский форпост. «Что касается места, которое было выбрано для города, – пишет Миллер, – то, пожалуй, трудно найти там другое более удобное. /…/ Повсюду лежит такой тучный чернозём, что ещё никогда не было необходимости удобрять его, и притом такой рыхлый, что работа земледельца очень облегчена» [713] Цит. по: op. cit., стр. 314. . Несмотря на то, что первый острог довольно быстро разваливается [714] Op. cit., т. 2, стр. 65. , Томск с годами растёт, богатеет, становится центром сибирского хлебопашества, а район вокруг него с течением времени оказывается самым населённым сибирским уездом.

Тюмень, Тобольск, Тара, Пелым, Берёзов, Сургут, Обдорск, Нарым, Томск – лишь самые крупные опорные пункты русских, возникшие в этих краях за неполные двадцать лет. Более же мелкие поселения вообще росли словно грибы после дождя. Во всех них нескончаемым и всё нарастающим потоком быстро начинают вливаться военные (стрельцы, казаки) и правительственные чиновники. Им вслед тянутся купцы, ремесленники, священники, а также крестьяне – так называемые «переведе́нцы» [715] Цит. по: op. cit., т. 1, стр. 282. , – которым не просто позволяется, но и прямо предписывается распахивать новые пашни и сеять на них хлеб. Мужчины обзаводятся семьями, причём женятся не только на русских, но и на местных, лишь бы те приняли христианство и т. д. Эксплуатация коренного населения ограничивается главным образом взиманием с него меховой дани-ясака и так называемой подводной повинностью, то есть обязанностью предоставлять в распоряжение представителей царской власти транспортные средства. Официально это должно делаться за достойную плату, но в действительности цена зачастую оказывается несправедливой, а нередко те и вовсе отказываются платить. Это ложится на сибирцев довольно тяжёлым бременем, хотя можно сказать, что их повседневное существование с приходом русских по большому счёту так уж сильно не меняется. Жизнь как была тяжёлой, так и осталась. Впрочем, в отличие от наших крестьян, живущих на европейской территории страны, местные жители практически не знают крепостного права, да и в качестве ямщиков власти вскоре начинают использовать «своих», специально выписываемых из России [716] См., например, op. cit., т. 2, стр. 13. .

Тем не менее, долгие годы в Сибири неспокойно. Обострение ситуации происходит с наступлением в нашей стране Смуты, вернее, с того момента, как сведения о ней доходят до коренного населения. И начинается…

В 1604 году в Берёзове становится известно о готовящемся выступлении вогулов/манси [717] Op. cit., стр. 32. (его предотвращают). В 1606 году против несправедливостей при сборе ясака чуть не восстают более трёхсот тех же вогулов [718] Там же. (и это выступление удаётся предупредить). В 1607 году на Берёзов выдвигаются уже около двух тысяч человек, как вогулов, так и остяков/хантов. Они останавливаются на Оби, примерно в пятнадцати километрах от города, и тут их планы выдаёт одна вогулка. Воевода Берёзова Пётр Черкасский срочно его укрепляет, но к прямой военной операции не прибегает, предпочитая действовать хитростью. Каким-то образом он перелавливает зачинщиков по одному и казнит, а вместе с ними и некую колдунью, несколько шаманов, а также тех, кто разграбил семь лет назад караван князя Мирона Шаховского, направлявшегося на строительство Мангазеи [719] Op. cit., стр. 32–33. (я ещё расскажу об этом).

В 1609 году становится известно о широком заговоре тобольских, тюменских, пелымских, берёзовских, сургутских и иных татар, намеревающихся идти на Тюмень и перерезать там всех русских. Связь между собой они осуществляют при помощи стрелы с затуплённым наконечником, на которой вырезаны одиннадцать чертей-шайтанов. Стрела передаётся от поселения к поселению, и круг потенциального восстания таким образом расширяется. Условный знак перехватывают берёзовские казаки, заговор раскрывается, а его руководителей хватают и казнят [720] Op. cit., стр. 33. . Через три года вогулы взволновались вновь. На этот раз причиной их возбуждения послужил слух о том, что из-за Смуты в России всех местных жителей-мужчин заберут в армию и отправят за Урал. Они начинают готовить поход на Пелым, а после его сожжения и убийства всех русских намереваются перейти «Камень» и напасть на Пермскую землю. Заговорщики говорят: «Ныне государя на Москве нет; ныне воеводы одни в Сибири, а людей русских мало во всех сибирских городах. Нам будет нетрудно расправиться с ними со всеми по очереди» [721] Цит. по: op. cit., стр. 35. . Их планы выдаёт болтун, который громко хвастается, что скоро всем пришельцам наступит конец. Об этом узнаёт пелымский воевода Пётр Поленьев, относится ко всему очень серьёзно (в городе всего-то сто человек), острог укрепляет, часть посада разрушает, но потом с зачинщиками как-то справляется, поскольку они несут «заслуженную кару» [722] Цит. по: там же. (уж не знаю, что имеется в виду). В 1616 году, возмущённые произволом воевод и промышленных людей, восстают сургутские остяки, убивают тридцать русских и скрываются так, что найти их не удаётся [723] Op. cit., стр. 36. . А ещё происходят чуть ли не ежегодные нападения со стороны соседних кочевников, сыновей Кучума, ответные рейды на них, неурожаи, падёж скота, пожары и прочие бедствия. В общем, жизнь в Сибири в те времена ни спокойной, ни сытной назвать никак нельзя.