Михаил Кубланов - Иисус Христос — бог, человек, миф?

В первой половине I в. н. э. в египетском городе Александрии жил еврейский философ Филон, образно названный Энгельсом отцом христианства. Такое название обусловлено тем, что учение Филона во многих созвучно христианским догмам. Путем аллегорического истолкования Ветхого завета Филон пытается сочетать идеи еврейской части Библии с идеалистическим учением греческого философа Платона. Одним из существеннейших результатов этого соединения является предельное развитие у Филона идеи монотеизма — единобожия, выраженного в Ветхом завете достаточно непоследовательно. По Филону, бог — не ветхозаветный Ягве, наделенный конкретными качествами и явно заимствованными у человека чертами. Бог — это беспредельная абстракция. Он не может быть заключен ни в какие определения, к нему не приложимы никакие качества, его нельзя выразить никаким именем. Единственное, что о нем можно сказать, — это то, что он един, изначален, вечен и неизменен. Свою творческую сущность эта идеальная божественная абстракция проявляет не непосредственно. Между ней и материальным миром находятся промежуточные силы. Филон называет их «благость» и «власть». Они — творцы и управители мира, они формируют материю и правят ею. А между ними и богом стоит центральное связующее звено, Логос (божественный разум), пли Слово, через которое в конечном счете бог правит миром и при посредстве которого люди общаются с богом. Таким образом, Логос оказывается двуединым началом, занимающим промежуточное место между материальным и идеальным миром. «Он не изначален как бог, но и не рожден как мы. Он посредине этих крайностей, совпадая с обеими» [61] Цит. по кн.: А. Б Ранович. О раннем христианстве, стр. 264. .

Разумеется, это сложное философско-религиозное учение о едином абстрактном боге и его связях с миром и человеком было недоступно простолюдинам, «иссушавшим» свой ум и тело в повседневных материальных заботах и трудах. Однако, когда позднее вырабатывалось христианское вероучение, отцы церкви нашли в учении Филона приемлемую схему для христианского богочеловека, также находящегося где-то «посредине» — между божественным и человеческим и удивительно непоследовательно совмещающего в себе и то и другое. «Вначале было Слово (по-гречески „логос“. — М. К .), — читаем мы в первых строках евангелия Иоанна, — и Слово было у Бога и Слово было Бог. Оно было вначале у Бога. Все через него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть» (I, 1–3). А затем, как известно, это пресловутое платоновско-филоновское божественное Слово, войдя в еврейскую деву Марию, превратилось в христианского Иисуса Христа.

В учении Филона различимы в зародыше идея прирожденности человеческого греха (поскольку он заключен в самом факте рождения) и многие другие элементы, которые христианство так или иначе воспринимает и выдает за абсолютно уникальное «духоносное», упавшее непосредственно с чисто христианских небес откровение.

Римского философа Сенеку (о нем упоминалось выше в другой связи) Энгельс называл «дядей» христианства. Этим Энгельс подчеркивал элементы родства, связывающие некоторые положения христианства с учением этого «языческого» философа. Родство это подтверждают и отцы церкви. Тертуллиан называет его «часто наш», а Иероним говорит о нем «наш», не делая даже и этой оговорки.

У Сенеки создатель, творец вселенной также строго монотеистический бог. Монотеизм — идея века, ее проявление мы можем подметить и в других философских и религиозных учениях. Сенека как стоик признает исключительную роль божьего промысла, который предопределяет и направляет и судьбы мира и судьбы человека. В мире, по учению Сенеки, благостным промыслом все устроено целесообразно. Если же кто-нибудь укажет на случаи несправедливости, обид, злодейств, существующих в обществе, то это лишь кажущаяся нецелесообразность. В действительности таким образом бог закаляет добродетель испытуемого. Вопреки своему собственному поведению, Сенека выдвигал идею самоотречения и презрения к земным благам. Дети, почести, богатство, обширные владения, обилие клиентов, славное имя, красивая жена — все это ничто перед лицом переменчивой судьбы. Всем этим можно пользоваться, пока оно есть, и не печалиться, когда его нет. Ибо, говорит он, подлинная ценность не в «мгновениях смертной жизни». Жизнь лишь прелюдия. Она вынашивает нас для другого мира; в промежутке «между рождением и старостью мы созреваем для нового рождения». Не случайно раннехристианский писатель Лактанций поражался сходству положений Сенеки с «божественным учением»— приведенные выше строки являются и сейчас составной частью церковных поучительных «Слов».