Татьяна Иванько - Говорит и показывает

Потом лежали рядом на снегу, глядя в светлое-светлое небо.

– У тебе совсем такие глаза, Ю-Ю, – сказала Маюшка. – Как небо сейчас.

– Не выдумывай. У меня серые глаза, – улыбнулся я, надо же, придумала, что у меня такие глаза, такого вот незапятнанного ясного цвета.

– Не-ет… Мне лучше знать, – Маюшка взяла меня за руку. – Именно такие. Наверное, так нарочно задумано, чтобы они завораживали, а?

Я встал и подал руку ей.

– Идём, заворожённая.

В этот вечер Маюшка пила значительно меньше. Но ела сегодня уже лучше. Всё же свежий воздух и хорошее настроение совсем излечили её и от ангины, и от хандры.

И опять мы так же уселись перед камином в кресла. Телевизор не включили ещё ни разу за два дня.

– Ты сказала, что-то было у тебя в Новогоднюю ночь, – сказал я. – Не хочешь рассказать?

– Ничего такого, – сказала Маюшка, хмурясь.

Я достал сигарету и закурил.

– Зачем ты спрашиваешь? – продолжила она. – Я же не спрашиваю, что ты делал в Новогоднюю ночь.

– Можешь спросить. Я скажу, – ответил я с вызовом.

Она глянула на меня и отвернулась.

– Да-да, именно это… Что хмуришься? Думаю, три четверти половозрелого населения земли делали то же самое. Тебе не понравилось?

– Перестань, ничего такого…

Ю-Ю посмотрел на меня, снова затянулся и заговорил, выпустив синеватое облачко дыма и уже не глядя на меня.

– У меня это случилось, едва мне исполнилось шестнадцать. Летом. Вот здесь как раз, недалеко, в деревне, – Ю-Ю смотрит куда-то.

Вернулся туда, в то лето? У него даже лицо другое стало. И моложе, но и старше…

– Парни и мальчишки собрались и с дачного посёлка, и деревенские. Парни, девочки, я не помню их имён. А может и тогда не знал. Не помню ни лиц, ни имён… Болтались тогда все. Всё произошло как-то… само. Будто я и не участвовал. И лица её не помню. Не помню ничего, кроме… того, как меня тошнило потом. То ли от портвейна, то ли… от омерзения. Помню, как добрался до дома, с остервенением мылся, едва кожу не содрал.

Он затянулся ещё, чуть сощурив веки, потёр лоб тылом ладони.

– Весь следующий день я спал… Но пробуждаясь и вспоминая, я чувствовал рвотные позывы. – Ю-Ю, бросил сигарету в огонь камина. – Я до предела был противен себе, противен весь мир, и весь этот секс, и женщины, вообще всё… Но…

Он посмотрел на меня, усмехнулся краешком рта, опять отвернулся, подставив лицо отблесками племени.

– Но прошла пара дней. Или, может, три дня и… Я проснулся снова с гигантской и почти болезненной эрекцией. Я лежал на спине и мне казалось, я в потолок упираюсь членом, что я проткну сейчас крышу… Так сильно, с таким жаром я жаждал повторения того, от чего меня воротило с души ещё накануне…

– К чему ты говоришь всё это?!

– Чтобы ты помнила, поняла, что для мужчин… хотя и для женщин, думаю, тоже, секс необходим как вода. Или скорее, как воздух. Но секс – это так мало. Это почти ничто. Выпил воды и пошёл дальше. Это самое малое, что может дать женщина. А большинство ни на что не способны кроме.

– Это не так! – горячо возразила я. Как он может так думать?!

Ю-Ю повернул голову ко мне:

– Конечно, не так. Не может быть так, – спокойно согласился он. Но я говорю как мужик, слишком опытный, возможно, пресыщенный даже, а ты слышишь, как женщина. Я хочу, чтобы ты услышала меня. Меня, мужчину, мужской голос, не свой сейчас бабий. Сними дамскую шляпку, всё это ханжество, все предрассудки и услышь! И не становись этим – только телом. Он воспользовался, с чем останешься ты?

– Кто он?! Какой «Он», Ю-Ю!?

– Успокойся, никто твоего Васю не трогает. Просто услышь и подумай.

Я подалась вперёд:

– Я не понимаю! Не понимаю, что ты хочешь сказать!

– Да то, что мы все одинаковы! Мы хотим до безумия, до полного ослепления, но, получив, нас несёт дальше… К новым берегам…

– К каким берегам?! Что ты городишь?! Городит… – я встала, ищу валенки ногами, пол всё равно холодный, хоть и топится печка беспрерывно три дня. Что он в самом деле, затеял разговор этот… Этот разговор, когда Вася… когда Вася меня бросил.

Ведь бросил…

Она вдруг заплакала. Поднялась, и, пока обулась, не выдержала и заплакала, хотела уйти, наверное, но куда идти-то здесь, Маюшка? Что остаётся? Только обнять её.

– Ну, что ты? Глупенькая, в первый раз всегда… всегда плохо. Что ж ты хотела.

– Да… ничего я не хотела! Он… Вася… Он бросил меня… Ни разу такого не было, чтобы он не позвонил даже… а тут… И сам к телефону не подошёл…

Бедняжка. Маленькая девочка, слёзы горячие, жаром дышит мне на грудь, сквозь свитер прожигает… Я виноват в этих слезах, в её горе детском ещё и девичьем.