Татьяна Иванько - МилЛЕниум (Повесть о настоящем) Том 2

Или и не любила? Или я обманывался, свою любовь, что заполняла меня до пределов, сверх предела, принимал за ответную?.. Не может этого быть… Я не мог бы быть так счастлив, если бы не любила. Я каждый миг чувствовал её любовь. До того самого дня, до утра 12-го июня… Как это могло быть? Или я так глуп и так слеп, что не видел ничего? Так ослеплён?

Но почему и когда она пришла с гитарой провожать меня, нашла и пришла увидеть меня, почему я сразу почувствовал, что она здесь и смотрит на меня? Вот с этими здешними женщинами я занимаюсь сексом, но я не чувствую их толком даже в эти минуты…

Но если Лёля не разлюбила меня, тогда что произошло? Этого я не понимаю. Этого я никогда не смогу понять, потому что не представляю, что она может быть с кем-то без любви…

Но если она любит и его? Что это за раздвоение? Что это такое? Что ты за человек тогда Лёля?!..

– Ты – Лютер?! – неожиданно изумлённо спрашивает меня один из бойцов, едва я закончил очередную песню и прерывая мои мучительные размышления.

Я посмотрел на него с не меньшим удивлением, откуда кто-то может знать моё прозвище:

– Ты откуда знаешь?

Тогда он восхищённо всплеснул руками:

– Охренеть, ребята! У меня кассета есть с его песнями! Только плеер не работает… Ребят, вы знаете, кто он… вообще, охренеть! Это Лютер, они подпольные музыканты, классную музыку пишут! – восторженно проговорил он, блестя глазами на чумазом лице под чёрной замурзанной банданой.

– Так это твои сочинения?!

Все оживились:

– Иди ты!

– Тебя-то что занесло сюда в эту ж***?!

И смотрят на меня, будто видят впервые.

– Как в фильме скажу вам, – чувствуя себя пафосным придурком, я всё же договорил: – Родину защищать.

Ребята и девушки оглядываются друг на друга и смотрят на меня опять:

– Ты не стебёшься сейчас?

– И песни, правда, твои?

– Мои. Но мы шутки ради записали ту кассету, – я пытаюсь побороть смущение. – Не понимаю, как она попала к тебе.

– Да купил я. Так и называется «Лютер», внутри буклетик, там пара слов о вас троих, что вы не стремитесь к славе, ла-ла… да я покажу щас!

Он побежал внутрь, а Юля подсела ко мне с заинтересованным взглядом:

– Так ты знаменитость? Круто… – играя, проговорила она.

Вторая моя подружка, Света, обняла меня с другой стороны.

– Отстань от него, Юлька…

Мужики захохотали:

– Ну, теперь отбоя не будет!

Тем временем прибежал с кассетой давешний парень. И правда кассета, как он и рассказал, кто же это сподобился распространить? Юрка, что ли? И не сказал ничего…

Я почувствовал себя как во времена школьной славы или во время успехов на институтских концертах… Только теперь этого не видит Лёля… Чёрт, неужели я никогда не перестану о ней думать?.. Меня ещё долго расспрашивали, подшучивали, подкалывали мои товарищи, говорили, что никогда бы не подумали, что встретятся со знаменитостью да ещё здесь…

– Да вы что, ребят, какая я знаменитость, перестаньте!..

Впрочем, они развлекали этими шутками больше себя. Я быстро понял это и перестал обращать внимание.

Ещё просили спеть, и я пел, так что едва не сорвал голос, и осип к ночи окончательно.

А наутро бои вошли в город со всех сторон. На нашей улице долго ничего не происходило и мы через три дня помогали жителям выходить из города по специально организованным «коридорам». Я удивился в который раз, что в этом разрушенном городе оказалось столько людей: женщин, детей, стариков, да и мужчин. Вот только, почему эти мужчины «мирные» мне было невдомёк, в моём понимании, если в твоём городе бои, мужчина не может оставаться мирным. Ты автоматически воин. Тем более чеченцы, они воины от рождения все как все кавказцы… немного позже я понял, что эти «мирные» люди, даже женщины, вовсе не мирны…

Стрельба приблизилась к нам вплотную. И уже все мы не медсанчасть, а боевое подразделение.

Двенадцатого августа погибла Юля, вытаскивавшая из-под огня раненого бойца, я не видел как её убили, ребята видели, что её «снял» снайпер и с ней вместе и того раненого, которого она тащила.

Я увидел только её труп. И то только к ночи, когда по темноте ребята принесли его под наши защищённые мощным бетонным забором стены…

Так и не узнанная мною толком, не понятая. Я смотрел на её закинутое к потемневшему уже небу лицо, уже изменённое смертью и думал, что это первый близкий мне человек, кого я вижу мёртвым.

Но близкий ли? То, что происходило несколько раз между нами… не знаю, заставляло ли это её чувствовать ко мне хоть что-нибудь. Я сейчас ощущал только жалость. Я не хотел бы быть с ней, даже будь она жива. Мне было жаль её потерянной жизни, её молодости, даже мужа, который не дождётся её…