Николай Павленко - Анна Иоанновна

Что Андрей Иванович страдал мнимой или подлинной подагрой и нуждался в лечении — бесспорно. Но верно также, что выбор времени для поездки за рубеж был не случаен, ибо болезнь давала о себе знать несколько лет. Объяснение планов Остермана содержится в следующем суждении Финча: «Я никогда не поверю, что он отправился в путь, пока не уверился, что доверие к нему не утрачено совершенно» [331] РИО. Т. 91. С. 331. . Быть может, у Андрея Ивановича теплилась надежда, что буря и на этот раз минует его.

17 января 1742 года жителей новой столицы барабанным боем оповестили об ожидавшейся на следующий день экзекуции над осужденными. Утром 18 января Остермана повезли из Петропавловской крепости к эшафоту на Васильевском острове в санях, запряженных одной лошадью. Остальные подсудимые следовали пешком.

По свидетельству Финча, «Остерман выслушал приговор спокойно и с непокрытой головой. После его прочтения палач положил голову преступника на одну из плах, расстегнул камзол и старую ночную рубашку… но вместо отсечения головы был зачитан указ императрицы о замене смертной казни ссылкой. Солдаты вновь уложили графа на носилки. Он проявил удивительное спокойствие, произнеся единственную фразу: „Пожалуйста, отдайте мне мой парик и шапку“.

Получив то и другое, он с невозмутимым видом застегнул камзол и рубашку».

Вторым по значению преступником был фельдмаршал Миних. В отличие от Остермана, Миних, вопреки общеизвестным фактам, отрицал свою вину. Он упорно отрицал свою роль в назначении Бирона регентом. Зная, что Бирона услали за тридевять земель, фельдмаршал твердил, что «у него с ним, с регентом, умысла и тайного согласия в противность государственной пользы не было, и он к нему прямо конфиденции не имел».

Серьезные обвинения были предъявлены Миниху как полководцу, командовавшему русской армией в двух войнах. Ему ставилось в вину, что он начинал сражения без консультаций с генералами, отчего войска несли тяжелые потери, размер которых он скрывал; что он продвигал по службе иностранцев в ущерб русским офицерам, часто применяя по отношению к последним штрафные санкции от рядовых до полковника включительно. Миних признал, что без суда и следствия подвергал русских офицеров штрафам и истязаниям («признавается виновным и просит милостивого прощения»). Остальные обвинения он отрицал, причем делал это неуклюже, чем вызвал раздражение у всех, кто знакомился с его показаниями, в том числе и у императрицы.

Отрицал Миних и обвинение в том, что он, явившись во дворец для ареста Бирона, объявил караулу, что действует ради вручения короны Елизавете Петровне. Поначалу он показал: «От имени ее императорского высочества императрицы Елизаветы Петровны и о герцоге Голштинском ничего он тогда не упоминал». После очных ставок под напором показаний очевидцев он признал, что «такие слова, как они показывают о государыне императрице Елизавете Петровне и принце Голштинском, он тогда, как ныне упоминает, говорил». Как тогда было принято, Миних сослался на слабую память. Он признал, что по велению Анны Иоанновны организовал слежку за цесаревной, но «за беспамятством» утаил, что одному из соглядатаев приказал нанимать извозчиков, чтобы ездить вслед за ней.

Левенвольде, Менгден и Головкин тоже обвинялись в пособничестве в пользу Анны Леопольдовны, причем Левенвольде, кроме того, обвинялся в присвоении казенных денег, а Менгден — в злоупотреблениях по ведомству в Коммерц-коллегии, президентом которой состоял.

Во время экзекуции обвиняемые вели себя по-разному. В отличие от Остермана, отрастившего бороду и выглядевшего неряшливо, Миних, человек позы, был опрятно одет, тщательно выбрит, «держался с видом прямым, неустрашимым, бодрым, будто бы во главе армии или на параде». В разговоре с солдатами-караульными он напомнил им, что «они видели его храбрым перед неприятелем. Таким же будут видеть его и до конца». Ему тоже вместо четвертования объявлена ссылка.

Малодушно себя вел Левенвольде — недалекий, но надменный красавец, фаворит Екатерины I, а затем любовник Натальи Лопухиной. Князь Шаховской, отправлявший осужденных в ссылку, войдя в помещение, где находился Левенвольде, обнаружил опустившегося, взлохмаченного, неряшливого вида арестанта, «обнимавшего мои колени весьма в робком виде», забыв, что Шаховской ничего не мог изменить и повлиять на его судьбу. Местом ссылки его был Соликамск.

Такова была судьба правивших страной немцев в мрачное десятилетие царствования Анны Иоанновны и правительницы Анны Леопольдовны.