Андрей Фурсов - Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

Книгой B. A. Брюханова «Трагедия России. Цареубийство Александра II» мы открываем новую программу-направление серии «Мир. Хаос. Порядок» «Конспирология». Обычно под конспирологией (от англ. conspiracy – заговор; «conspiracy», в свою очередь, восходит к латинскому «conspiratio» – созвучие, гармония, согласие, единение и… тайное соглашение, сговор, заговор и даже мятеж) имеется в виду сфера знания, в которой история, особенно резкие её повороты, рассматривается сквозь призму тайной борьбы, заговоров и контрзаговоров неких скрытых сил – орденов, масонских лож, спецслужб, тайных международных организаций и т. д., и т. п. Часто к конспирологическим штудиям относятся как к чему-то несерьёзному, легковесному, а то и просто одиозному. И для этого есть вполне резонные причины.

Немало конспирологических работ исходно написано в погоне за сенсацией и заработком, отсюда – легковесность и примитивность, часто – непроверенность фактов и т. д. Многие конспирологические работы суть не что иное, как своеобразные «акции прикрытия», цель которых – либо отвлечь внимание от главного, от «базовой операции», заставить публику сконцентрировать внимание не на том «шаре», не на том «напёрстке», да ещё «наварить» на этом (очень похоже, что «Код да Винчи» из этого ряда), либо привлечь внимание к какой-либо теме и проблеме, разрекламировать какие-либо структуры (или лиц) как якобы обладающие неким скрытым могуществом и т. п.

Не прибавляет доверия к конспирологии и то, что порой она становится элементом неомифологических конструкций (борьба «Добра против Зла», «сил Бытия против Небытия» и т. п.). В таких случаях реальный и часто корректный сам по себе анализ компрометируется вненаучным характером схемы, элементом которой он оказывается и в которой научные термины пересыпаны религиозными, мифологическими и т. д., являются их функцией. Особенно когда схемы эти подаются как озарение (типа распутинского «я так вижу»), которое на самом деле представляет собой (пост) модернистскую версию мракобесия, шаманского камлания.

Иногда имеют место более замысловатые комбинации: конспирологическая работа появляется специально для того, чтобы, попав под огонь разгромной критики, раз и навсегда скомпрометировать исследования по данному вопросу, структуре, личности (часто это делается накануне выхода в свет серьёзной публикации по данной теме). И невдомёк публике, что автора «заказухи» – «слепого агента» – исходно снабдили недостоверной информацией, чтобы устранить серьёзное отношение к исследованиям в данном направлении вообще и – «два шара в лузу» – нейтрализовать эффект серьёзных публикаций, максимально подорвав цену на этот товар на «информационном рынке».

Кстати, сам «рынок» конспирологической литературы, так сказать, в его количественном аспекте во многом выполняет роль дезориентации людей, топит их в потоке информации, в котором они не способны разобраться, отвлекает внимание от реальных секретов, от тех мест, где их действительно прячут.

Вспомним диалог патера Брауна и Фламбо из честертоновской «Сломанной шпаги» («The sign of the broken sword»): «После минутного молчания маленький путник сказал большому: „Где умный человек прячет камешек?“ И большой ответил: „На морском берегу“. Маленький кивнул головой и, немного помолчав, снова спросил: „А где умный человек прячет лист?“ И большой ответил: „В лесу“». Иными словами, секреты практичнее всего «прятать» на видном месте. Подобной точки зрения придерживались не только К. Г. Честертон и такие мастера детектива, как Э. По и А. Конан-Дойл, но и крупнейший советский философ XX в. А. А. Зиновьев: «Самые глубокие тайны общественной жизни лежат на поверхности», и в этом смысле одна (но далеко не единственная) из задач реальной конспирологии – прочитывать скрытый смысл, hidden script очевидного, лежащего на виду и потому кажущегося ясным. В том числе и – высший пилотаж – скрытый смысл самих конспирологических работ.