Андрей Фурсов - Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

В этом плане конспирология – это не столько отдельная дисциплина (хотя потенциально и дисциплина тоже, либо, по крайней мере, научная программа или эпистемологическое поле), сколько подход, метод – дедуктивно-аналитический поиск неочевидного в очевидном, тайного – в явном, вычисление скрытых причин и причинных связей (рядов), которые эмпирически, индуктивно непосредственно не просматриваются, в лучшем случае, проявляясь в виде неких помех, отклонений, странных пустот. Можно сказать, что конспирология – неотъемлемый элемент истории, социологии, политологии, политэкономии и т. д. Настоящий профессионал в этих областях должен быть ещё и профессиональным конспирологом.

Это обусловлено не только несовпадением явления и сущности, самой спецификой социального знания, в основе которого лежит несовпадение – принципиальное несовпадение истины и интереса, на порядок усиливающее в этой области знания несовпадение явления и сущности. Эйнштейн говорил, что природа как объект исследования коварна, но не злонамеренна, т. е. не лжёт сознательно, «отвечая» на вопрос исследователя; человек же в качестве объекта исследования часто лжёт – либо бессознательно, либо намеренно, скрывая или искажая реальность в личных, групповых, системных интересах. Или будучи в плену ложного сознания, а то и просто от незнания. Более того, в социальных системах целые группы специализируются на создании знания в интересах определённых слоев, в продуцировании ложного. Так, например, в капсистеме социальные науки и их кадры выполняют определённую функцию – анализ социальных процессов в интересах господствующих групп и с точки зрения их интересов, в конечном счёте – в целом (интересах) сохранения существующей системы с её иерархией. В результате социальный интерес верхов становится социальным и профессиональным интересом того или иного научного сообщества как корпорации специалистов, которая, по крайней мере её верхняя половина, становится идейно-властными кадрами системы, особой фракцией господствующих групп, привилегированной обслугой.

Социальный интерес верхов автоматически встраивается в исследования научного сообщества, регулируя не только решения проблем, не только способы их постановки, но и то, что́ считать научными проблемами, а что́ нет. Отсюда – табу на целый ряд проблем, их практическая необсуждаемость. Список этих проблем в современной социально-исторической науке довольно длинный – от конспирологической проблематики до расовой и холокоста. Любой анализ знания с учётом искажающих его социальных интересов, вскрытие самих этих интересов, анализ реальности с точки зрения не тех или иных групп/интересов, а системы в целом так или иначе соотносится с конспирологией – эпистемологически, по повороту мозгов. Здесь выявляется двойной скрытый смысл: самой реальности (прежде всего властной) и знания о ней (информационной).

Конспирология – это, помимо прочего, всегда раскрытие секретов власть имущих, того, как реальнофункционирует власть, распределяются ресурсы, циркулирует информация. А поскольку истинная власть – это, как правило, тайная власть или явная власть в её тайных действиях, тайном измерении, то её анализ по определению имеет конспирологический аспект. Конечно же, в виду имеется не конспирология в одиозно-традиционном смысле как поиск заговорщиков, а если угодно, политическая экономия заговора.

«Современная политическая экономия учит нас, что маленькие, хорошо организованные группы зачастую превалируют над интересами более широкой публики» [3] . Эти слова принадлежат не конспирологу, а известному либеральному американскому экономисту и экономическому обозревателю, кандидату на Нобелевскую премию по экономике Полу Кругману. Он прямо пишет о том, что правые радикалы в Америке, будучи небольшой группой, но, контролируя при этом Белый дом, Конгресс и в значительной степени юстицию и СМИ, стремятся изменить как нынешнюю американскую, так и мировую систему.

Задолго до П. Кругмана – в самом начале XX в. – об огромной роли маленьких, хорошо организованных групп в широкомасштабных исторических процессах на примере Великой Французской революции писал О. Кошен. По его мнению, физическому кровавому террору 1793 г. предшествовал террор бескровный 1765–1780 гг., «в котором роль Комитета общественного спасения играла „Энциклопедия“, а роль Робеспьера – Д'Аламбер. Этот террор косил репутации, как последующий революционный террор – головы; гильотиной тогда служила диффамация, позор, как тогда говорили; это слово, с лёгкой руки Вольтера, в 1775 г. в провинциальных обществах употребляется с юридической точностью. „Заклеймитьпозором“ – это вполне определённая операция, подразумевающая целую процедуру: следствие, обсуждение, суд и, наконец, исполнение, то есть публичное приговорение к презрению – ещё один термин философского права, значение которого мы теперь уже недооцениваем. И "головы " летят в большом количестве… и это только в среде писателей, поскольку в политической среде бойня была ещё грандиозней» [4].