Андрей Фурсов - Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

– В нашей первой Смуте сыграла главным образом «католическая карта»?

– Судя по некоторым доказательствам, большей частью косвенным, да. Хотя англичане свою роль тоже сыграли. Сын Джона Ди, действовавший в России в начале XVII века под фамилией «Диев» и готовивший при царском дворе лекарства (а, следовательно, и яды) конечно же, был разведчиком. Да и те беспрецедентные торговые льготы, которые английские (а также голландские) купцы получили от Романовых после Смуты, тоже наводят на определенные мысли. И все же, думаю, католический фактор в запуске и развитии Смуты, особенно роль иезуитов, был сильнее. Действовали они через Польшу, Лжедмитрий I был связан с ними и с поляками, с одной стороны, и с Романовыми – с другой. Не случайно, что когда Лжедмитрий I с польскими наемниками вторгся на территорию Московского царства, Годунов во главе войска поставил высокородных бояр – врагов Романовых.

Еще к внешнему фактору следует добавить, конечно же, интервенцию – прежде всего польскую.

– А шведская интервенция?

– Шведская тоже, но, во-первых, в несколько меньшей степени; во-вторых, шведского в ней было не так много – военачальники (например, Я. Делагарди, Э. Горн), а рядовой состав – как почти везде в Европе – шотландцы и немцы.

Необходимо отметить также – и это опять о тесной связи внешнего и внутреннего фактора, – что шведская интервенция началась по призыву «боярского потаковника» царя Василия Шуйского. Выборгским договором от 28 февраля 1609 года Шуйский позвал шведов на помощь в обмен на территориальные уступки и разрешение хождения шведской монеты как минимум в северной части Руси. Это очень напоминает интервенцию Антанты и США в марте 1918 года по приглашению Троцкого (формально – для военных действий против Германии, с которыми большевики уже заключили мир в Брест-Литовске). В марте 1919 года Троцкий стал военморнаркомом, добившись смещения с этого поста генерал-майора М. Д. Бонч-Бруевича – представителя той когорты генералов и офицеров (в том числе разведуправления генштаба), без которых Октябрьский переворот вряд ли осуществился бы – по крайней мере так, как осуществился.

Но вернемся из Смуты 1917 года в Смуту начала XVII века. После того, как бояре присягнули Владиславу, а Лжедмитрий II был убит, ситуация противостояния начала упрощаться по сравнению с предшествующим периодом Смуты, когда по обе (как минимум) стороны присутствовали и русские, и иноземцы. Тот же Болотников был тесно связан с Лжедмитрием I. Когда последнего убили, Болотников, сидевший в Туле, осажденный войсками Василия Шуйского, начал рассылать во все концы грамоты с призывом «объявить какого-нибудь нового Дмитрия». И эта связь с Лжедмитрием и поляками создавала проблемы для советских историков. Исходя из классовой логики, они должны были положительно трактовать восстание Болотникова. А по национально-государственной логике это было как-то не очень. В результате целостный процесс – Смуту – искусственно рассекли на две части: восстание Болотникова и интервенция, а также борьба с ней.

– Что можно сказать о проекции этих событий на XX век русской истории?

– Вы имеете в виду внешний фактор? В начале XX века в Февральском перевороте, давшем старт новой фазе Смуты, большую роль сыграли британцы, формально считавшиеся нашим союзником. Узнав о свержении Николая II и монархии в России, британский премьер Ллойд-Джордж не постеснялся открыто заявить, что одна из главных целей Великобритании в мировой войне достигнута. Как тут не вспомнить нашего замечательного геополитика генерал-майора А. Е. Едрихина (Вандама), высказавшегося в том смысле, что хуже вражды с англосаксом может быть только одно – дружба с ним.

При взгляде на последнюю Смуту, на ту ее фазу, которая именуется горбачевщиной, то есть на развал СССР, то здесь роль внешнего – англосаксонского, но уже не столько британского, сколько американского – фактора весьма велика, особенно в 1990–1991 годах. Не зря Мадлен Олбрайт главной заслугой Буша-старшего провозгласила его направляющую роль «в разрушении Советской империи». Ельцинщина (другая фаза новейшей смуты) – это еще больший разгул внешних сил в РФ – вплоть до внешнего управления в ряде важнейших сфер и случаев.

Вообще нужно сказать, что от смуты к смуте роль внешнего фактора нарастает, проявляется все отчетливее – и чем больше историческая Россия (как бы она ни называлась) интегрируется в мировую систему, тем больше значение этого негативного фактора. Впрочем, за тем и щука, чтобы карась не дремал. Разумеется, если «карась» не идиот и не предатель.