Юрий Денисов - Версия-21

«Все равно, спасибо ему, – сказал Орлов, – освятил своим гением наши места. Те, кто чтит его память, в начале июня в день рождения нашего русского гения собираются у памятного знака на Пушкинские встречи».

«Прекрасно, – молвил Карамзин, – в моей коллекции одиннадцать версий причин дуэли и смерти Пушкина. На будущий год обязательно появлюсь у памятника и поделюсь с любителями творчества и личности Александра Сергеевича материалами своей коллекции».

Когда друзья в своих встречах прикасались к вопросу великой русской литературы, полковника в отставке Георгия Михайловича Карамзина трудно было остановить. Вот и сегодня после слов об Александре Сергеевиче Пушкине было сказано несколько новых слов о Льве Николаевиче Толстом. Об этих титанах в Севастополе знали все и все. Но Карамзин сам здесь уже без друзей собирал свою литературную коллекцию, каждую крупицу знаний обо всех писателях и поэтах, жизнь и судьба которых так или иначе была связана с Севастополем. Прозвучали имена писателей-маринистов: Станюковича, Новикова-Прибоя и Сергеева-Ценского. На Куприна в Балаклаве сложилось целое досье. А вот про приключения Бунина в Балаклаве не знает почти никто, хотя первая жена Ивана Алексеевича Бунина – дочь балаклавского винопромышленника. Горький в Тессели, Дача Скитальца в Байдарской долине, дом Анны Горенко (Ахматовой) в центре Севастополя. Обо всем этом Карамзин мог говорить много и долго. А Зощенко в Севастополе, А Паустовский, а пребывание Аверченко и Вертинского?!

Карамзин коротко и весело, как анекдот, пересказал воспоминания Вертинского о том, как ночью белый генерал Слащев вызвал к себе в вагон молодого шансонье и они под одесский кокаин и крымское вино незабываемо провели всю ночь – с песенками Вертинского и рассказами Слащева. Потом прозвучали несколько эпизодов из гастрольных выступлений в Севастополе молодого поэта-футуриста хулигана Маяковского. Далее Георгий Михайлович начал говорить о рассказе великого Андрея Платонова про подвиг пяти героев-краснофлотцев Севастополя. Друзья прервали восторженный спич Георгия. Но Георгий не удержался и провозгласил тост за создание литературного музея в литературном городе. Друзья поддержали его и все дружно выпили.

Взаимоотношения друзей с историей были самые разные, но цель всегда была одна – поиски истины, поиски правды. Но методы этого поиска у друзей тоже были разные. Карамзин несколько лет назад, начитавшись книг Фоменко и Носовского, усвоил для себя некий критический метод – все, абсолютно все подвергать сомнению. Ничему и никому не верить, пока все не уляжется в собственной голове, не станет частью твоего сознания. Это, и только это, станет истиной, но со временем.

Продолжая с уважением относиться к идеям академика Фоменко, Карамзин не стал отрицать и все идеи антифоменковские. Мало того, ему открылось, что точек зрения может быть и должно быть бесчисленное многообразие. И только на пересечении многообразия точек зрения может открыться, а может и не открыться историческая правда. Это понимание можно отнести и к сегодняшним спорам об идеях Виктора Суворова.

Орлов, в отличие от Карамзина, не глубоко вникал в отечественную и мировую литературу, но очень любил детективы, как отечественные, так и мировые. И у него была очень большая домашняя библиотека, в которой очень широко были представлены все течения этого жанра: и криминальные детективы, и исторические, и, конечно же, военно-исторические, среди которых самым любимым был роман «В августе 44-го…», по второму изданию «Момента истины» Владимира Богомолова.

И здесь же, конечно, книги самых известных разведчиков мира, книги о них, как художественные, так и исторические. Дополняя всю эту сокровищницу, Владимир Иванович обзавелся несколькими томами очень серьезными и по чисто криминалистической литературе, где Владимир общался с криминалистикой как с очень серьезной наукой. С возникновением и развитием интернета возможности в поисках военно-исторической истины, конечно же, сильно возросли. И когда друзья вдруг по некоторым темам оказывались в затруднении, то вдруг открывалось, что подходы и методы товарища Орлова помогали распутывать некоторые очень запутанные ситуации. Были у Владимира Ивановича и свои личные приемы. Так, например, он узнал, что если о каком-то событии или факте написать больше, чем о других аналогичных событиях или фактах, то это совсем не причина для некоторой успокоенности, а совсем наоборот: это повод более внимательно присмотреться к этому факту. Потому, что в нашей истории, особенно военной, обилие слов и рассуждений, как правило, служат не открытию, а сокрытию истины. И, двигаясь в этом направлении, Орлов очень часто приходил к очень неожиданным открытиям, выводам. При всем при этом Владимир Иванович не обладал трагическим взглядом на жизнь, не драматизировал и не демонизировал свои открытия. Относился к этим своим занятиям как к очень интересному времяпрепровождению. И, общаясь с друзьями, любил повторять – «не хлебом единым».