Степан Злобин - Салават Юлаев

Все мгновенно подобрали поводья, все замерло, все готовы были по первому знаку ринуться в свалку, тем более страшную, что противники стояли грудь с грудью, что толпа вся уже перемешалась во время речи Салавата, кроме кучки в девяносто человек башкир Шайтан-Кудейского юрта, державшихся возле начальника.

Салават покосился на солдат и увидел, что те вместе с капралом и Семкой отъехали к стороне, словно наблюдая, что будет, предоставив его самому себе. Да как могли бы они помочь ему, если бы захотели, если всего одна лишь десятая часть из отряда Салавата могла кое-как, кое-что понимать по-русски...

Уже жеребцы Кинзи и Давлетева враждебно обнюхивали друг друга. Довольно одному из них куснуть другого - это все равно примут за нападение всадника и свалки не миновать. Настала тишина, но в тишине зазвенел вдруг раскатистый смех Салавата. Салават прыснул самым безудержным хохотом, показывая пальцем на обоих толстяков.

- Бараны! - крикнул он и громче захохотал. - Ребята, бараны сошлись!

И эти слова вдруг всколыхнули всех. Внезапно все увидали, что перед ними не грозные воины, стоящие друг против друга, а жирные упрямые бараны, застывшие в глупой пугающей позе. Тишина, которая наступила, но могла нарушиться исподволь, - напряжение ее должно было прорваться в грозу, в бурю, в гром. И оно прорвалось: буря смеха, широкие раскаты хохота огласили стоянку.

- Бараны! Толстозадые! Ай-бай-бай-бай! - взлетали из бури отдельные выкрики, и снова колыхало окрестности раскатистым хохотом тысячи глоток, тысячи молодых здоровенных грудей.

Кинзя и Давлетев, смущенные, разъехались угрюмо и молча, и вдруг жирный и краснощекий Кинзя затрясся мелкой дрожью, покраснел еще больше, узенькие глазки его еще сузились, и он захохотал сам пронзительным, тонким смехом.

- Кишкерма! - крикнул Салават. - Тише, вы!

Но этот бешеный смех не так легко теперь было унять; он перекатывался по всей толпе с места на место, гремел и грохотал то с одной, то с другой стороны. Наконец сама по себе буря стала утихать. Давлетев, красный от жирного затылка до рук, сжимавших узду, до рыжей бородки и белков глаз, замешался в толпу немногих сочувствующих.

- Все за царя!.. Все на заводчиков!.. - выкрикнул молодой тептярь, проталкиваясь вперед, подъезжая к Салавату.

Тогда Салават вдруг вспомнил про пакет, адресованный к генералу. Он вынул его из шапки, сломал печать и развернул манифест, который заставил его читать и переводить Богданов.

- Слушайте все! Вот письмо от царя! - возгласил Салават.

И все мгновенно утихло. Даже кони, смирясь, утихли, и только пряданье ушей да мелкая дрожь кожи на шеях и крупах еще выдавали их неулегшееся волнение - животные подчинились единой воле своих хозяев, и замерло все.

- "Я царь, пришедший из тайных мест..." - начал громко и внятно читать Салават. И тут он вспомнил, что манифест обращен только к башкирам. Это могло погубить все дело. Нельзя было ставить башкир отдельно от всех других...

Салават быстро нашелся:

- "Все народы моей земли - башкир и татар, тептярь, мещеряк, чуваш и калмык - здравствуй!" - прочел Салават.

- Здравствуй, бачка царь! - крикнул юнец-тептярь, подъехавший к Салавату и глядевший на него неотрывно восторженными, сияющими глазами.

Салават улыбнулся.

- "Жалую вас землей, лесом, водами, травами, порохом и свинцом, жалую вас вольной волей, живите, как звери степные..." - читал Салават, и голос его креп и звенел медью...

Салават преобразился.

Из юноши в одно мгновение он стал мужем. Сознание, что именем царя он читает свои слова, возглашает свою мечту, окрыляло его. За царя, написавшего эти слова к народу, он был готов сражаться один с тысячью воинов...

И как бы звенящая медь призывала народы голосом Салавата:

- "Ваших и наших противников - заводчиков и дворян, приказчиков и начальников - убивать без пощады. Всем, кто вас и нас принимает, даем милость, и вы давайте. Покорных не убивать, а врагам нашей воля смерть!.."

- Смерть им! - подхватили кругом, и клич этот гремел теперь уже не из одних башкирских рядов. Крикнули многие из тептярей и мещеряков.

Копья и топоры, луки, кинжалы, палицы взметнулись вверх над отрядом.

Теперь капрал с солдатами вместе с Семкой подъехали к Салавату.

- По-русски переложил бы - ведь всякому лестно послушать царское слово, - сказал капрал.

- Семку спрошай! Он всякие письма знает. Царь ему много давал, отмахнулся Салават от капрала.

Но в тот же миг посрамленный раньше Давлетев вырвался из рядов и подъехал к капралу, считая, что между ним и Салаватом возникла распря.