Степан Злобин - Салават Юлаев

Тогда приезжали солдаты и увозили человека в город - в тюрьму.

Тарханы, у которых во время прежней войны бунтовщики отняли много добра, теперь требовали его назад, и русский начальник велел отдавать им. Простые башкиры совсем пропадали.

В это время русским начальником в Уфе был хитрый человек Кириллов{33}. Он сказал: "Который башкурт станет про бунт доносить, того тарханом сделаю". И вот все недобрые люди стали писать доносы, и правильные и неправильные, только чтобы получить тарханскую грамоту{33}, чтобы не платить ясак царице и своих же братьев башкир безнаказанно грабить.

Еще начальник послал солдат собирать для царицы лошадей за прежнее восстание, и тех лошадей называли "штрафные лошади"{33}.

Так разоряли башкир. И вот слово такое пошло:

- Кара-Сакал-батыр не велит штрафных лошадей отдавать гяурам и не велит уступать русским землю.

- У Кара-Сакал-батыра кунак, старшина Сеит{33}, всех, кто скрывается от начальства, в свой юрт принимает.

- Кунак Кара-Сакал-батыра, старшина Алдар, генеральскую грамоту, где сказано - за восстание деньги большие собрать, на пол бросил и деньги начальникам давать не велит.

К осени возвратились с кочевья. Тогда стали чаще приезжать к отцу богатые, знатные гости. Нас, молодых, высылали из дому и сами тайно совещались, а мы, как волки, почуяли, что будет кровь, и, не говоря старикам, стали точить кинжалы, стали готовить стрелы...

В первый раз зимой нам пришлось показать удаль. Вечером отец призвал меня к себе и сказал:

- Ишимбет, каратабынский старшина, написал донос на Алдара начальству. Сын его повез бумагу в город; его надо догнать сегодняшней ночью и бумагу отнять.

Я не дослушал отца, и когда он кончал слова, я уже сидел на лошади. С двумя товарищами помчался я через горы, с утеса на утес. Из-под конских копыт вырывались камни, и мы уже не слыхали, как они достигали дна ущелий. Встречные ветки секли нам лица, через юркие речки, не застывавшие и зимой от быстроты течения, мы не проезжали, а перелетали. Луна гналась за нами, вспотевшая и высунувшая язык, а ветер отставал позади, как хромая кляча. К концу ночи луна показала нам всадника. Мы не кричали ему остановиться, но спустили вдогонку три стрелы. Он упал с седла, его лошадь умчалась дальше. В шапке убитого изменника мы нашли донос, и, прежде чем наступило полное утро, все трое уже спали, каждый в своем Доме.

После этого приезжавшие к отцу гости уже не выгоняли меня из избы, когда заводили беседы с отцом.

Я узнал, что Кара-Сакал-батыр, пришедший с Кубани, наречен стариками башкирским ханом.

Однажды отец разбудил меня ночью и сказал:

- У меня гости: русский поручик и солдаты. Я зарезал для них барана. Пока они будут жрать, скачи к Сюгундек-Балтаю, у него гостит хан. Скажи ему, что урус-офицер и сорок солдат ищут его.

Я помчался и летел быстрее, чем в первый раз. На этот раз ветер дул мне в лицо, и лошадь подо мною задыхалась, как и я сам. В степи, на границе нашего юрта, я увидел табун и остановил коня. Он тотчас упал мертвым. Я изловил молодого жеребца в табуне. Почуяв чужого, он чуть не убил меня. Ко мне подбежал старик с топором, думая, что я вор, и я только сказал ему:

- Надо спешить. Урусы ищут хана.

Старик бросил топор и сам оседлал для меня присмиревшего под его рукой жеребца. Я помчался дальше. За одним поворотом дороги под копыта жеребца подвернулся непроворный волк. Он взвизгнул, как щенок, и остался лежать со сломанным хребтом, однако у моего жеребца он успел вырвать клок мяса из брюха.

С первыми лучами солнца я был у дома Сюгундек-Балтая. В доме еще спали. Я разбудил хозяина. Он позвал меня в дом, растолкал хана, и я увидел человека без носа, с отсеченным ухом и срезанным мизинцем. Это был хан Башкирии Кара-Сакал. Я сразу узнал в нем Салтан-Гирея, которого приводил в кош отца моего Аланджянгул. Хан тоже узнал меня и сказал:

- Большой рахмат передай отцу. А пока останься и подкрепись бишбармаком.

Увидев моего коня, хан покачал головой, а когда узнал, откуда рана у него на брюхе, засмеялся.

- Ты ловкий жягет, Юлай, - сказал он. - Я много скакал, но ни разу не раздавил волка!

Мы уже поели, когда в дом прибежал пастух с криком, что по дороге едут солдаты.

Безносый батыр засмеялся, выходя в конюшню.

- Отдай им наши объедки, - сказал он, - пусть пожирают, и скажи, что хан оставил им угощение.

Мы вышли во двор и уехали через задние ворота дома.

Всюду рыскали солдаты, искали хана. Но аллах помогал ему. Много раз солдаты доедали еще не остывший ханский бишбармак. Много раз нюхали теплый помет его жеребца.