Татьяна Александрова - Огнь поядающий

Синесий не любил проволочек в делах, как не любил и самих суетных дел, отвлекавших его от единственного занятия, которому он предавался с удовольствием, – ученого, философского досуга с чтением, наблюдением, размышлением. Склонность к наукам он почувствовал уже в детстве. Его не привлекали обычные развлечения сверстников: игра в кости, разведение голубей, мальчишеские драки. Впрочем, рохлей он тоже не был: стараясь соответствовать древнему идеалу совершенства, юный Синесий упражнял тело в гимнасии, занимался бегом, борьбой и верховой ездой, и не раз одерживал победу в объявленных учителем состязаниях. Но это была лишь дань необходимости, сами по себе телесные упражнения были ему скучны, потому что времени отнимали много при полном бездействии ума. Синесий старался совмещать их с повторением выученного наизусть, с обдумыванием заданных учителем прогимнасмат. Будущее виделось ему ясным и спокойным: он непременно хотел учиться в Александрии, а впоследствии предполагал вернуться домой, заниматься философией, писать книги, попутно пожиная плоды со своих имений, когда-нибудь построить для города акведук и библиотеку – именно так проводили жизнь целые поколения его пращуров. В таком прекраснодушном заблуждении он пребывал лет до двадцати пяти, пока вынужденно не столкнулся с реальной жизнью и не увидел, насколько разительно она отличается от его ожиданий.

Родной город Синесия, Кирена, находящийся у моря на расстоянии двух тысяч стадиев от западной оконечности Крита был основан колонистами из Лаконии и ко времени его рождения существовал уже почти тысячу лет. Род Синесия восходил к первым поселенцам, сподвижникам царя Батта, а через него – к самому Ираклу. Когда-то город был велик и славен, ибо в Киренаике разводили превосходных коней, выпасавшихся на ее травянистых лугах; на плодородных пашнях сеяли пшеницу, которой хватало и самим, и на вывоз. Но главным достоянием Кирены была длинная и узкая полоса невозделанной земли, тянувшаяся вдоль моря, где сама собой росла чудо-трава сильфий – дар покровительствующего городу Аполлона – ценившаяся и как приправа, и как лекарство от многих болезней. Сильфий продавался на вес серебряных монет, им платили дань римлянам, его же вывозили во все уголки Средиземноморья. В те далекие времена Кирена процветала и казалось, не будет конца ее благополучию. Но бог весть за какие провинности дар этот был у города отнят: несколько лет избыточного сбора, потом засуха, нападение дикого кочевого племени, предавшего огню заповедный участок, – и драгоценное растение исчезло навсегда. И вот уже несколько веков новые поколения киренян узнавали о сильфии только по рассказам, да по его изображении на чеканившихся городом монетах.

Многих славных людей породила Кирена в былые времена: это и поэт Каллимах, александрийский книгохранитель, происходивший от самого Батта, и философ Аристипп с премудрой дочерью Аретой, после смерти отца возглавившей его школу, и другой философ, Карнеад, лучший в платоновской Академии, и знаменитый ученый Эратосфен, вычисливший диаметр земли.

Но в последние века город, лишившийся лучшего своего достояния и терзаемый нападениями то мавров, то берберов, то блеммиев, пришел в запустение. Хотя по-прежнему существовали в нем и храм Аполлона, и театр, и портики, покрывающие улицы, и беломраморная набережная, но он уже не раздвигал своих границ, а напротив, как будто съеживался внутри ставших чересчур просторными стен.

Двадцати лет от роду, уже пройдя полный курс риторики в школах родного города, Синесий вместе с младшим братом Евоптием отправился в Александрию и застал ее почти в руинах после жарких междоусобиц, приведших к разорению Сарапеона. Мусей, древнее пристанище мудрости, все еще существовал, но был осквернен и потеснен: часть библиотеки сгорела, часть – лишилась крова, потому что некоторые здания были отобраны в пользу казны. В такой нерадостный период Синесий с братом поступили в училище Феона, хранителя библиотеки и известного математика.

Первый месяц они, вместе с другими учениками, занимались только тем, что отыскивали и разбирали книги, уцелевшие в пожаре, расставляли на новых полках в доме Феона. Синесия поразила та покорная сдержанность, с которой Феон принял обрушившееся на него несчастье, – а что это было именно личное горе, можно было понять по застывшему на его лице страданию. Старшие ученики говорили, что после пожара в библиотеке волосы Феона побелели. Однако никаких упреков в отношении властей или даже погромщиков с его уст не срывалось.