Татьяна Александрова - Огнь поядающий

– Ну вот, теперь надо поскорее сделать изображение нашей невесты, чтобы показать жениху. Думаю, что он ее не отвергнет. Тем более, что кое-что слышал о ней от ее названных братьев.

– Я попрошу их, чтобы они словесно восполнили все, чего не сможет передать искусство, – усмехнулся Промот, теребя полуседую бородку. – Уверен, что сукиному сыну Руфину придется утереться!

Сыновья Промота воспитывались вместе с василевсом, и Евдоксия слышала о нем, но ей никогда не приходило в голову, что и он мог слышать о ней. В тот же день был приглашен художник, который заставил девушку часов пять сидеть неподвижно, делая многочисленные наброски углем на папирусе. Получившийся готовый образ ей даже не показали, она увидела его намного позже, на столе у своего мужа. Это было изображение золотом на стекле, очень похожее, запечатлевшее юную нимфу с огромными черными глазами, с пышной копной золотых волос. Немудрено, что Аркадий сразу сделал выбор в ее пользу, отказавшись от миловидной, но не слишком выдающейся дочери Руфина, на которой его собирался женить всесильный временщик.

Живьем своего жениха Евдоксия увидела только когда свадебная процессия прибыла в их дом, миновав дворец Руфина, в котором ее также ожидали. В первый миг она почувствовала укол разочарования: Аркадий оказался гораздо менее хорош, чем на золотом диске. То есть черты были те же самые, но все портили землистый, зеленоватый цвет лица, водянистая рыхлость плоти, скованность движений. Однако мысль, что теперь она будет царицей, перевесила качнувшиеся чаши весов, и Евдоксия мысленно решила, что, каким бы ни был ее муж, она должна считать себя счастливой, потому что более высокого жребия не может удостоиться ни одна женщина.

Впрочем, вскоре Евдоксия убедилась, что ей повезло не только по статусу, но и просто как женщине. Аркадий умел быть ласковым – и в постели, и в жизни, – и, сам страстно влюбившись в молодую жену, готов был исполнить любое ее желание. Все, что было под запретом в строгом доме Промота, вдруг стало можно, и у Евдоксии вскружилась голова от этой неожиданной свободы. Она могла хоть каждый день заказывать себе новые платья и украшения, требовать любую еду, любое питье, – за исключением несмешанного вина, – любые благовония, купание хоть три раза в день. Дни ее потекли, как в сказке, и это счастье продолжалось целых два года, пока начавшаяся беременность не подчинила ее своим потребностям. Ожидали, что родится сын, но родилась дочь, однако Аркадий не выказал никакого неудовольствия, а Евдоксия вскоре открыла для себя, что любовь к младенцу наполняет ее счастьем куда более сильным, чем все удовольствия придворной жизни вместе взятые. Если ей чего-то и не хватало в муже, дитя восполнило все. Забота о будущем потомстве, которое, как Евдоксия надеялась, будет многочисленно, заставила ее иначе посмотреть на свою жизнь. Она стала понимать, что ни наряды, ни яства, ни благовония, не исчерпывают возможностей царицы, и даже глупо ограничивать себя тем, что доступно и богатым придворным. Евдоксия начала замечать, что муж ущемлен во власти, и она – тоже, и что корабль государства, которым должны править они вдвоем, на деле направляют другие люди. Это открытие возмутило ее до глубины души. Однако попытавшись заговорить об этом с василевсом, она обнаружила, что он и сам это видит, понимает и тяготится таким положением, но пока не видит возможностей что-то изменить. И тогда Евдоксия вдруг открыла в супруге новые достоинства: оказалось, что Аркадий не просто безотчетно податлив, как она думала сначала, но весьма рассудителен и дальновиден.

Как-то раз перед сном Евдоксия с жаром стала доказывать мужу, что он должен взять власть в свои руки, Аркадий посмотрел на нее с горькой усмешкой.

– Ты знаешь, солнышко, когда мой отец умер и я в семнадцать лет оказался на троне, я заинтересовался судьбой тех правителей, которым рано досталась власть…

– И что же? – нетерпеливо спросила Евдоксия, переворачиваясь на живот и подпирая голову руками – когда-то именно в этой позе она слушала рассказы отца перед сном.

Аркадий, любуясь женой, ласково провел рукой по ее полураспущенным волосам.

– А вот суди сама! Василевс Гордиан взошел на трон двенадцати лет…

– Ну, вот видишь! – быстро вставила Евдоксия, но Аркадий, покачав головой, продолжал:

– …А в восемнадцать был убит по приказу Филиппа Араба, который настроил против него войска…

– Какой ужас! – ахнула Евдоксия, ожидавшая какого-то иного продолжения.