Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Повернется ли язык назвать этого человека изменником и врагом Родины?»

Не только повернется, но без указания на это, многое, что произошло в феврале 1917 года, было бы совершенно непонятным. Кстати, на измену Родзянко указывали уже многие, писавшие о Февральской революции, в частности И. Якобий («Император Николай II и революция») и И. Солоневич («Великая фальшивка февраля»). Можно, конечно, как я уже писал раньше, говорить о «роковом обстоятельстве», о «несчастном совпадении», «фатальном случае», «исторической необходимости» и т. д., но факт остается фактом – к февральскому бунту, который только позже перешел в революцию, привела измена. Не только, конечно, Родзянко. Он был, как пишет И. Солоневич, «самый массивный, самый громогласный и, по-видимому, самый глупый из участников заговора».

Задавая патетически вопрос – повернется ли язык назвать Родзянко изменником, Юсупов тут же говорит о Государственной Думе: «Русская интеллигенция того времени, руководившая общественным мнением страны при помощи прессы и Государственной Думы, не склонна была считаться с практическими фактами; для нее ее отвлеченная политическая идеология была выше всего. Она считала своим долгом, прежде всего, бороться с началами Самодержавия и усиленно подчеркивать в глазах народа все его отрицательные стороны».

В этой выдержке интересна обмолвка Юсупова о «помощи Государственный Думы» в руководстве интеллигенцией общественного мнения. Только терминологию нужно немного изменить. Государственная Дума не помогала, а руководила общественным мнением. В Думе происходило открытое глумление над правительством. А для значительной части интеллигенции слова – нация, государство, вера, история – были пустые звуки, а Монархия – ненавистна до скрежета зубов. Родзянко же был председателем этой Думы. Камергер, он пошел за явными предателями Гучковым и Милюковым и старался во всю раскачивать вековые устои русской государственности, не понимая, что после этой раскачки может произойти только катастрофический обвал, который и нужен был заговору.

А Государыня, Распутин, Питирим, Протопопов и все, которые склонялись и спрягались повсюду, легко были бы заменены другими лицами.

Все упиралось в Государя Императора и те начала Самодержавной Монархии, которые Он защищал со дня вступления на прародительский Престол. В первой половине Его Царствования не было ни влияния Государыни, ни Распутина, ни Штюрмера, ни Вырубовой, а атака на Самодержавие шла полным ходом, с убийствами министров, забастовками, демонстрациями и покушениями. А главное – это клевета и ложь.

Государь Император Николай II, не будучи ни гением, ни крупной личностью, но подлинным Хозяином Земли Русской, доводит Российскую Империю до небывалого расцвета во всех областях государственного управления, а Его глава Русского правительства, П.А. Столыпин, подлинный государственный человек и настоящий барин, презиравший смерть, – оба были ненавистны Западу с его торгашеским и безбожным мировоззрением. Столыпин был убран, и послушные своему центру «где-то» русские заговорщики с каким-то сладострастным упоением начали во время войны, навязанной России, «штурм власти».

Кадеты, которых называли элитой русских интеллектуальных кругов, пошли на сговор с левыми марксистскими кругами, идеологией которых было не только уничтожение Самодержавия, но социальная революция с уничтожением всех принципов государственности и провозглашением «безбожного муравейника». И когда это произошло, то всех этих умных и гениальных Тучковых и Милюковых, уже через два месяца, погнали вон, несмотря на все их «заслуги» в деле сокрушения Монархии, а Родзянко, который во всем этом играл роль «слона на побегушках» (выражение И. Солоневича), выгнали сразу после переворота, так сказать, не дав передохнуть.

Не понимали все эти профессора, «неторгующие купцы», камергеры, «сановники» и бюрократы, что в нашей государственности была заложена религиозная идея и что только эта идея и может быть основой России.

Еще Достоевский сказал: «Вы скажете: в “общественных учреждениях” и в сане “гражданина” может заключаться величайшая нравственная идея, что “гражданская идея” в нациях уже зрелых, развившихся, всегда заменяет первоначальную идею религиозную, которая в нее и вырождается и которой она по праву наследует. Да, так многие утверждают, но мы такой фантазии еще не видали в осуществлении. Когда изживалась нравственно-религиозная идея в национальности, то всегда наступала панически трусливая потребность единения с единственною целью “спасти животишки”; других целей гражданского единения тогда не бывает. Но “спасение животишек” есть самая бессильная и последняя идея из всех идей, единящих человечество. Это уже начало конца, предчувствие конца».