Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Вырубова пишет об одном обстоятельстве, не говорящем в пользу Алексеева: «Вскоре Их Величества узнали, что генерал Алексеев, талантливый офицер и помощник Государя, состоял в переписке с предателем Гучковым. Когда Государь его спросил, он ответил, что это неправда. (Не напоминает ли это разговор Павла I с Паленом?)

Чтобы дать понятие, как безудержно в высшем командном составе плелась клевета на Государыню, расскажу следующий случай.

Генерал Алексеев вызвал генерала Иванова, Главнокомандующего армии Южного фронта, и заявил ему, что, к сожалению, он уволен с поста главнокомандующего по приказанию Государыни, Распутина и Вырубовой. Генерал Иванов не поверил Алексееву. Он ответил ему: “Личность Государыни Императрицы для меня священна – другие же фамилии я не знаю!” Алексеев оскорбился недоверием к нему генерала Иванова и пожаловался на него Государю, который его стал не замечать. Пишу это со слов генерала Иванова; рассказывая мне об этом, генерал плакал; слезы текли по его седой бороде. Государь, думаю, гневался на Алексеева, но в такое серьезное время, вероятно, не знал, кем его заменить, так как считал его талантливейшим генералом. Впоследствии Государь изменил свое обращение с генералом Ивановым и был к нему ласков» (А. Танеева (Вырубова) «Страницы из моей жизни»).

Теперь перейдем к заговору кн. Львова. Об этом пишет Мельгунов в книге «На путях к Дворцовому перевороту». Алексеев высоко оценивал способности Львова. «Для нас ускользают предварительные этапы взаимоотношений Львова и Алексеева. Можно думать, что откровенные беседы велись в январе 1916 года, когда Львов и Челноков были приглашены в Ставку на совещание по продовольствию армии. О приезде Челнокова упоминается и в переписке Николая II. Царь отмечает 14 января: приехал “к моему большому удивлению” московский городской голова Челноков… За несколько минут до обеда я принял Челнокова наедине – он поднес мне теплый адрес от Москвы, в котором благодарит войска за хороший прием, оказанный делегации, посланной для распределения подарков солдатам»… По непонятным причинам о Львове нет даже упоминания. Объяснить это молчание я не могу, так как «Известия» Главного Комитета Вс. З.С. определенно говорят об официальном присутствии Львова на указанном совещании. В моем дневнике отмечено: «…Львов сидел все время в вагоне. У него был Алексеев. Имели с глазу на глаз беседу в течение одного часа». Очевидно, Львов постепенно сумел передать Алексееву свою психологию и возбудить в нем те опасения, которые возникали в общественной среде относительно германофильского окружения «молодой Императрицы». И дальше.

«Было решено, что она (Государыня) будет жить в Ставке… Этого и боялся Алексеев – приезд царицы мог бы усилить интриги “немецкой партии” в Петербурге… Отсюда, возможно, и податливость Алексеева на уговоры со стороны кн. Львова. Я считаю, что настойчивая инициатива исходила от последнего… Таким образом, к осени, по-видимому, между новыми “союзниками” была установлена договоренность уже о действиях. А.Ф. Керенский, который впоследствии о намечавшихся планах мог знать непосредственно от самого Львова, во французском издании своих воспоминаний говорит, что план заключался в аресте Царицы, ссылке ее в Крым и в принуждении Царя пойти на некоторые реформы, т. е. очевидно, согласиться на министерство “доверия” во главе со Львовым. Керенский ошибочно относит осуществление такого плана на октябрь – он был намечен, но на конец ноября. В ноябре один из доверенных Львова, по поручению последнего, посетил Алексеева. Произошла такая приблизительно сцена. Во время приема Алексеев молча подошел к стенному календарю и стал отрывать листок за листком до 30 ноября. Потом сказал: передайте кн. Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено. Вероятно на 30 ноября и назначалось условленное выступление».

Через кого Алексеев предполагал действовать? Лемке, бывший в то время в Ставке, записал в свой дневник еще 9 ноября 1915 г.: «Очевидно, что-то зреет… Недаром есть такие приезжающие, о цели появления которых ничего не удается узнать, а часто даже и фамилию не установишь. Имею основание думать, что Алексеев долго не выдержит своей роли, что-то у него есть, связывающее его с ген. Крымовым именно на почве политической, хотя и очень скрываемой деятельности».

Позже, в 1916 г. Лемке пишет: «Меня ужасно занимает вопрос о зреющем заговоре. Но узнать что-либо определенное не удается. По некоторым обмолвкам Пустовойтенко видно, что между Гучковым, Коноваловым, Крымовым и Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор, которому не чужд еще кое-кто». Почти можно не сомневаться, что из перечисленных Лемке лиц только Крымов мог иметь то или иное отношение к алексеевскому проекту. Для предъявления «требований» надо было иметь верную, распропагандированную военную часть или кружок сговорившихся авторитетных военных. Косвенные сведения указывают на то, что какое-то совещание в Ставке происходило еще летом 1916 года, и там говорили о возможном низложении Николая II… План рушился, однако, сам собой. У Алексеева сделался острый приступ застарелой болезни. 11 ноября его заменил Гурко, и начальник штаба вынужден был отправиться на долгое лечение в Крым. Вот, что пишет в это время Государыня по этому поводу: «Не забудь запретить Гурко болтать и вмешиваться в политику. Это погубило Николашу и Алексеева. Последнему Бог послал болезнь – очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей…» (4 дек. 1916 г.).