Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Но вот начинаются у Алексеева и встречи, и переписка с Гучковым и Львовым. Вел. кн. Александр Михайлович, очень благосклонно относившийся к Алексееву, пишет о нем: «Вновь назначенный начальником штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев произвел на меня впечатление человека осторожного, понимающего наши слабые стороны. Он был хорошим стратегом. Это был, конечно, не Наполеон и даже не Людендорф, но опытный генерал, который понимал, что в современной войне не может быть “гениальных командиров” за исключением тех, которые беседуют с военными корреспондентами или же пишут заблаговременно мемуары. Сочетание Государя и Генерала Алексеева было бы безупречным, если бы Никки не опускал взгляда с петербургских интриганов, а Алексеев торжественно поклялся бы не вмешиваться в политику.

К сожалению, однако, произошло как раз обратное. Государь оставался вдали от Царского Села на слишком продолжительные сроки, а тем временем сторонники Распутина приобретали все большее влияние. Генерал же Алексеев связал себя заговорами с врагами существовавшего строя, которые скрывались под видом представителей Земгора, Красного Креста и военно-промышленных комитетов. Восторги первых месяцев войны русской интеллигенции сменились обычной ненавистью к монархическому строю. Это произошло одновременно с нашим поражением 1915 года. Общественные деятели регулярно посещали фронт, якобы для его объезда и выяснения нужд армии. На самом же деле это происходило с целью войти в связь с командующими армиями. Члены Думы, обещавшие вначале войны поддерживать правительство, теперь трудились, непокладая рук, над разложением армии. Они уверяли, что настроены оппозиционно из-за “германских симпатий” молодой Императрицы, и их речи в Думе, не пропущенные военной цензурой для напечатания в газетах, раздавались солдатам и офицерам в окопах в размноженном на ротаторе виде» (Вел. кн. Александр Михайлович).

Брусилов пишет о том же: «Во время моей секретной переписки по этому поводу частными письмами с Алексеевым, на мой фронт приехал председатель Государственной Думы Родзянко и спросил разрешения посетить фронт, именно “особую”» армию. Уезжая обратно, он послал мне письмо, в котором сообщал, что вся гвардия вне себя от негодования, что ее возглавляют лица, неспособные к ее управлению в такое ответственное время, что они им не верят и страшно огорчаются, что несут напрасные потери без пользы для их боевой славы и для России. Это письмо мне было на руку, я препроводил его при моем письме Алексееву, с просьбой доложить Государю, что такое положение дела больше нетерпимо и что я настоятельным образом прошу назначить в это избранное войско, хотя бы только на время войны, наилучшее начальство, уже отличившееся на войне и выказавшее свои способности. В конце концов все выше перечисленные лица (Безобразов, гр. Игнатьев, Вел. кн. Павел Александрович, Раух) были сменены и командующим этой армией был назначен Гурко».

«Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовый переворот, что предполагают провозгласить Наследника Алексея Николаевича Императором при регентстве Вел. кн. Михаила Александровича, а по другой версии – Николая Николаевича, но все это были темные слухи, не имевшие ничего достоверного. Я не верил этим слухам потому, что главная роль была предназначена Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит» (ген. – адъют. А. Брусилов «Мои воспоминания»).

Министр торговли и промышленности пишет об Алексееве следующее: «Постоянные личные и письменные сношения с Родзянкой, Гучковым, Поливановым и другими “общественными” деятелями, скоро натолкнули его на политическую деятельность. Он увлекся войной внутренней, между тем как он был признан Монархом исключительно для войны внешней.

Чрезмерная близость к Государю привела к тому, что, вместо того, чтобы, узнав и изучив все многочисленные положительные и некоторые, быть может, отрицательные стороны, без которых не существует на земле человека, использовать эти обе стороны для общего блага, он очевидно верил своим либеральным единомышленникам, стремившимся дискредитировать Монарха.

Благодаря этому он чрезвычайно быстро приобрел авторитет и доверие в революционно настроенных сферах. Насколько он играл своими чувствами к Государю с теми липами, которых он знал за глубоко верноподданных, служит примером следующий факт, достоверность которого не подлежит никакому сомнению. Я знаю это лично от генерала Беляева, который мне это рассказывал после выпуска его из тюрьмы осенью 1917 года.