Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Уже при Штюрмере Хвостов поручил убийство Распутина какому-то Ржевскому. Произошел грандиозный скандал. Белецкий, посвященный в планы Хвостова, в последнюю минуту выдал его. Я не буду передавать все подробности этого грязного дела (у меня есть все производство этого «дела). Государь при своей моральной чистоте, конечно, не мог держать Хвостова, и этот первый министр из рядов Государственной Думы был уволен. Это грязное дело, затеянное таким же морально нечистоплотным человеком, как Хвостов, было большим козырем в руках «прогрессивного блока» и всех враждебно настроенных против Государя и особенно Государыни.

После этого скандала все стали чуть ли не открыто говорить о Государыне, как о вдохновительнице всех назначений. И хотя в переписке Государыни с Государем мы часто встречаем различные имена, Государь очень часто поступал против советов Государыни, руководясь только своим опытом. Иногда же Его решения совпадали с советами Императрицы, что совершенно не значит, что Государь это делал в угоду Государыне. Очень многие (если не большинство) утверждали, что в последний год перед революцией Государь совсем потерял волю или Им руководили Государыня и Распутин. Это клевета, пущенная с умыслом, чтобы подорвать веру в Государя и создать уже такую атмосферу, когда начали говорить о заговорах. Одни говорили, а другие… усердно их подготовляли. Вся энергия заговорщиков была направлена на руководителей армии. Они знали, что с их помощью им удастся преступный замысел переворота.

Дума – очаг интриг. Использование Распутина оппозицией. Шаховской. Наумов. Интриги Императорской Фамилии. Сазонов. Поливанов. Гучков – организатор кампании против Государыни. Лукомский. Провокационная деятельность Военно-промышленного комитета

В Совете министров к тому времени было два течения – одни стояли за соглашение с Думой, другие всецело (или почти всецело) стояли на точке зрения, что только Государь может направлять вопросы внешней и внутренней политики. Имея в виду, что Дума к тому времени (начало 16-го года) была совершенно неработоспособна, как это полагается законодательной палате (с учетом особенностей Думы и Государственного Совета Российской Империи), так как вместо работы Дума занималась только науськиванием общественности против правительства, а через правительство против Верховной Власти, министры, которые «стремились» к работе с Думой, тем самым не могли быть лояльными в отношении Верховной Власти. В Думе царил прогрессивный блок, который вел, как мы вспомним, «беспощадную войну» с правительством. Министров, которые ставили волю Государя выше пожеланий блока, огульно называли «распутницами». Из Думы это шло в клубы (один яхт-клуб, где постоянно разглагольствовал Вел. князь Николай Михайлович, чего стоил!), салоны, комитеты и… в армию.

На примере нескольких министров мы ясно увидим, что происходило тогда на верхах управления.

Князь В.Н. Шаховской, министр торговли и промышленности, который был назначен министром в январе 1915 года, до июня того же года никогда не видел Распутина, хотя все кричали, что его «назначил» Распутин. Вот что он пишет о своих «сношениях» с Распутиным: «В самых первых числах июня 1915 года ко мне приехал кн. М. Андронников… Он объяснил, что приехал просить принять “Григория Ефимовича”. Придавая большое принципиальное значение этому вопросу и опасаясь высказать недостаточно обдуманное решение, я ответил Андронникову, что прошу его позвонить по телефону через два дня и что тогда я сообщу ему мое решение. На этом мы с ним расстались. Положение было крайне затруднительное. Мне, конечно, была известна близость Распутина к Царской Семье. Перспектива принять у себя лицо, пользующееся столь скверной репутацией и при том наносившее тяжелый удар престижу Монарха, вызывала у меня отвращение. В то же время я знал в неоднократных попытках многих почтеннейших сановников и приближенных к трону доказать Государю пагубность близости к Царской Семье столь порочного и некультурного человека; знал я также, что все эти попытки не только не увенчались успехом, но, наоборот, лишь укрепляли Распутина. Наконец, не маловажным я признавал и то обстоятельство, что столь высокие сановники как С. Витте, И.Л. Горемыкин, В.Н. Коковцев и многие другие, находили правильным принимать его. Все это привело меня к решению посоветоваться по этому поводу с Председателем Совета министров. Такое решение я считал правильным, во-первых, потому, что И.Л. Горемыкин был, конечно, гораздо более в курсе того, что происходило за кулисами, чем я, состоявший к тому времени в Правительстве всего четыре месяца, а во-вторых, я должен был отдать справедливость Ивану Логиновичу в его чрезвычайно спокойном и зачастую мудром отношении к текущим событиям. С этой целью я отправился на Моховую на квартиру Председателя Совета министров и рассказал ему о приезде ко мне Андронникова, обо всем разговоре и о моих сомнениях. Со свойственным Ивану Логиновичу спокойствием, он, посмотрев на меня, спросил: “А скажите мне, князь, мало вы прохвостов принимаете в своем кабинете?” Не дождавшись от меня ответа, он продолжал: “А скажите мне, что от вас убудет, если вы примете одним прохвостом больше?”