Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Временный комитет стал лакеем (как и Временное правительство) всех этих Сухановых, Стекловых, Чхеидзе и Соколовых. Октябрь становился логической неизбежностью, логическим следствием Февраля – Марта.

Но, несмотря на это, Родзянко, понуждаемый Милюковым и другими членами Временного комитета, продолжает свою преступную роль в деле свержения Царского режима, лжет и убеждает (как легко это было) генералов предать Государя.

Высказывания членов династии в пользу революции. Государь решает ехать в Псков. Приказ Государя подавить беспорядки не исполняется. Кисляков. Алексеев переходит на сторону революции. Ночные разговоры по прямому проводу Алексеева с Петроградом 26 февраля – 1 марта. Алексеев организует отречение Государя. Телеграмма Алексеева Иванову. Войска отзываются назад. Воронович

Сергеевский в своем «Отречении 1917» пишет, что престарелый генерал Дубенский (кстати, Дубенскому тогда было 64 года, правда, это возраст почтенный, но… есть люди значительностарше, и все же пишут воспоминания) дал неудачный совет Государю возложить особые полномочия для подавления смуты на ген. Н.И. Иванова. Совет неудачный, но вот, что пишет по этому поводу «злобный клеветник и рамолик» генерал Дубенский: «Чувствовалось, что от Него указаний и директив не будет и в эти тяжелые минуты надо было помогать Его Величеству, а не ждать инициативы от измученного Царя. Хотелось верить, что эту законную помощь, верное служение присяге своему Императору даст прежде всего Его начальник штаба, Его генерал-адъютант Алексеев, все знавший, со всеми сносившийся и пользовавшийся, как я уже говорил, полным доверием Верховного главнокомандующего. Но этого не случилось (26 февр.)» (Д. Дубенский).

Сергиевский описывает все не так. Прежде всего необходимо не забывать, что Сергеевский, занимая сравнительно незначительный пост (начальник службы связи) и будучи только подполковником, не мог, конечно, иметь разговоры с чинами Ставки, занимающими более высокие посты. Часто пост, занимавшийся Сергеевским, смешивается с начальником военных сообщений; это «генеральский» пост, и этот пост занимал в то время генерал Тихменев, который тоже написал свои короткие воспоминания.

Вспомним из воспоминаний же Сергеевского, каким тоном с ним говорил Лукомский. Его ответами были только: «Так точно, ваше превосходительство». Так вот Сергеевский передает, что «обо всем этом шло в эти два дня много разговоров между чинами нашего Управления. Мне запомнилось из этих разговоров следующее: Ген. Алексеев был очень огорчен словами Государя относительно назначения лица с неограниченными полномочиями: “… но лицо Я изберу сам”. Из разговоров, тогда слышанных, я вывел заключение, что идея посылки полномочного лица была предложена ген. Алексеевым и, очевидно, Государю был известен и кандидат ген. Алексеева. Поэтому эти слова могли быть поняты генералом Алексеевым, как выражение некоторого недоверия». (Сергеевский «Отречение 1917»). Разберемся подробно на утверждении Сергеевского. Во-первых, это были разговоры Разговоры не слишком крупных чинов Ставки, во-вторых. Дальше Сергеевский пишет, что из этих разговоров он вывел заключение, а дальше «очевидно, Государю был известен» и т. д. Все это не только не факты, но даже и не логичные предположения. Кроме Сергеевского о тех днях писали Лукомский (ген. кварт.), Кондзеровский (деж. ген.), Тихомиров (начальн. воен. сообщ.), Дубенский (историограф), В. Пронин (помощн. ген. кварт.), Бубнов (помощн. нач. Морск. отд.), Шавельский (протопресвитер), Воейков (Дворц. Коменд), Мордвинов (флигель-адъют.). Никтоиз них не писал о том, что пишет Сергеевский. Очевидно, это было личное заключение Сергеевского, или он чего-то недопонял, или подзабыл. Это бывает. Когда я штудировал все написанное не только за эти дни, но за многие годы последнего Царствования, я часто находил такие заключения. Часто даже не по злой воле, а по забывчивости, или по Личному восприятию слышанного. Мы все только люди. Так что защита Алексеева по этому вопросу отпадает. О Вел. кн. Сергее Михайловиче я уже писал. Ничего не вышло бы и с ним. Иванов был, конечно, неудачной кандидатурой, но, как писал Дубенский, Государь был уже «измучен» и подсказанный Иванов назначается на пост, с которым он не мог справиться. Я повторяю еще раз – при той позиции, которой держался Алексеев, никакаякандидатура не была бы, не могла быть удачной. Алексеев уже тогда, или, вернее, гораздо раньше, был душой с Родзянко и Думой. Но, как человек хитрый, он решил, что, если бы вдруг, неожиданно, революционное движение пошло на убыль, он, конечно, проявил бы столь нужную инициативу. Это беспроигрышная игра. Но, повторяю, душой он был не с Государем. Вся его предыдущая деятельность говорит за это. Это не клевета на «мученика», не злоба, не выдумки, а результат тщательного изучения всех материалов в течение многих лет. И это очень горестное заключение. Это не говорит в пользу русского человека. И Алексеев, к величайшему сожалению, был далеко не одинок в таком поведении. Вот, например, заявление, сделанное Вел. кн. Павлом Александровичем: «Преклоняясь перед волей русского народа, всецело присоединяясь к временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин Великой России, сказать: «Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой» («Новое Время», 21 марта 1917 г.).