Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Однако, несмотря на столь безответственное поведение маршала Мармона в битве при Лаоне, император не отстранил его от командования, хотя и сообщил в Париж о «дикой глупости герцога Рагузского, который вел себя, как младший лейтенант».

В бою за Реймс Мармон, пытаясь реабилитироваться, действовал на этот раз мужественно и решительно, первым ворвавшись в город и отбросив русские войска графа Сен-При, который был убит в ходе боя. Население Реймса восторженно приветствовало Наполеона, который слышал в последний раз приветствие народа до своего возвращения с Эльбы годом позже, а Реймс стал последним взятым им городом в цепи побед, начавшихся в 1793 году в Тулоне. По словам В. Слоона, «движение на Реймс являлось, со стороны Наполеона, грозным, судорожным ударом умирающего гладиатора».

Несмотря на удачные действия Мармона у Реймса, в захваченном городе вновь произошел напряженный разговор с Наполеоном относительно битвы при Лаоне. Мармон, не терпевший критики в свой адрес, посчитал слова императора несправедливыми. По словам Делдерфилда, слова, сказанные Наполеоном герцогу Рагузскому в Реймсе, «далеко превосходили по своим последствиям потерю позиции и нескольких пушек. Через семнадцать дней император заплатил за свой упрек дорогой ценой». Большинство исследователей все же полагают, что вполне возможно, будто горькие упреки в адрес Мармона сыграли определенную роль в последующей измене маршала, однако вряд ли они были определяющими в поступках герцога Рагузского.

17 марта маршал Мармон вновь был разбит пруссаками у Фима. Когда в конце марта союзники, перестав гоняться за Наполеоном, двинулись на Париж, то на их пути оказались только корпуса маршалов Мармона и Мортье (всего 23 тысячи человек), прикрывавшие подступы к столице. Попытка этих маршалов преградить врагу путь на Париж окончилась неудачей. В сражении при Фер-Шампенуазе (25 марта 1814 года) они были наголову разгромлены союзными войсками, потеряв почти половину своих солдат. Это сражение было проиграно французами, несмотря на выдающуюся отвагу, с которой молодые, почти необученные новобранцы сражались с закаленными в боях солдатами союзных армий. С оглушительными криками «Да здравствует император!» они бесстрашно бросались в яростные атаки и массово гибли под шквальным огнем союзной артиллерии. Мужество и отвага, проявленные французскими войсками при Фер-Шампенуазе, произвели большое впечатление даже на русского императора Александра I. В последующие дни остатки разбитых корпусов Мармона и Мортье отошли к Парижу.

Оборону французской столицы, на которую наступала 150-тысячная армия союзников, возглавил Мармон. В его распоряжении находилось около 40 тысяч человек, значительную часть которых составляли национальные гвардейцы. Париж на тот момент насчитывал более 600 тысяч жителей, пригороды города были хорошо укреплены. Формально обороной города командовал старший брат императора, Жозеф Бонапарт, назначенный Наполеоном наместником империи в Париже. Французские маршалы прилагали все усилия, чтобы организовать городу надлежащую оборону. На Монмартре были установлены батареи – больше 150 орудий. Бельвильские высоты защищало 20-тысячное войско при 90 орудиях.

Многотысячная союзная армия наступала на Париж тремя колоннами. Русско-прусская армия, под командованием прусского фельдмаршала Блюхера, действовала на правом фланге. Центральную колонну возглавлял генерал от инфантерии Барклай де Толли, левой колонной командовал наследный принц Вюртембергский. Наступление на Париж началось рано утром 18 марта 1814 года. В ходе Парижского сражения французские войска, несмотря на большое численное превосходство противника, мужественно оборонялись до второй половины дня. К этому времени после ожесточенной борьбы почти все основные опорные пункты французами были потеряны. И без того мощный натиск союзных войск продолжал нарастать. Союзное командование вводило в сражение все новые и новые силы. 29 марта армия союзников подошла к парижским пригородам Пантен и Роменвиль. Вскоре ее передовые части уже ворвались на окраины города. Стало ясно, что отразить противника на ближних подступах к Парижу не удалось. Встал вопрос: продолжать борьбу на улицах города или сдать его и тем самым спасти от неминуемого разрушения.

31 марта ближе к полудню формально возглавлявший оборону Парижа брат Наполеона Жозеф Бонапарт именем императора уполномочил герцога Рагузского начать переговоры о капитуляции города. В четыре часа дня пруссаки овладели Монмартром и приготовились открыть оттуда артиллерийский огонь по Парижу. При таких обстоятельствах герцог Рагузский счел дальнейшее сопротивление бессмысленным. Как выразился Делдерфилд, «…Париж нельзя было сравнивать… с Сарагосой… и его защитники не были фанатиками. Они были всего лишь усталыми и голодными солдатами…». Переговоры о сдаче Парижа были начаты… В письме к герцогине д’Абрантес, супруге его друга Жюно, Мармон пытается объяснить свое трудное решение: «…Сделав все, что было в моих силах ради чести Франции и французского оружия, я вынужден подписать капитуляцию, которая позволит иностранным войскам завтра войти в нашу столицу! Все мои усилия были напрасны. Я был вынужден сдаться численно превосходящему противнику, какое бы сожаление я при этом не испытывал. Но моим долгом было сохранить жизнь солдатам, за которых я несу ответственность. Я не могу поступить иначе и надеюсь, что моя страна будет судить обо мне справедливо. Моя совесть чиста перед этим судом». Сдавая Париж, Мармон считал, что это был его долг и перед страной, и перед парижанами, и, возможно, в этом вопросе история осудила его слишком сурово. В конце концов, все считали, что империя побеждена. К тому же ни герцог Рагузский, ни Мортье, ни старый Монсей не обладали достаточным влиянием, чтобы вдохновить Париж на сопротивление неприятелю. И Мармон, взваливший на свои плечи почти всю ответственность, это прекрасно понимал. Впрочем, многие исследователи осуждают Мармона, обвиняя его в тщеславии и излишней самонадеянности. В частности, один из историков писал следующее: «Дом герцога Рагузского стал сборным пунктом для уполномоченных, которым было поручено ведение переговоров, и для немногих политических деятелей, оставшихся в столице. В ходе переговоров шли также разговоры, причем открыто и не прерывавшиеся маршалом, что роль Наполеона уже сыграна и французский престол должен быть занят только династией Бурбонов. В эти дни маршал слышал столько лести в свой адрес, о нем говорили как о единственном спасителе Франции. Все это подстегивало тщеславие Мармона, который и вправду стал считать себя спасителем страны».