Марк Меерович - Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Были и такие владельцы-промышленники, которые, выступая инициаторами создания жилищных товариществ, передавали недвижимость в распоряжение рабочих. Но не персонально, а в коллективную собственность, то есть формировали уставы создаваемых ими рабочих жилищных кооперативов таким образом, чтобы домостроения оставались во владении всего товарищества, а не отдельных его членов.

В целом в российской практике предреволюционного периода в тех случаях, когда инициаторами возведения жилья для рабочих и служащих выступало руководство частными промышленными предприятиями или государственные ведомства, стремившиеся не утратить контроля над жилищем, самыми распространенными были два способа решения вопроса о предотвращении распыления жилого фонда и исключении возможности спекуляций недвижимостью со стороны получивших ее рабочих:

1) жилье строилось за счет казны и оставалось в ее собственности – квартиры рабочим и служащим предоставлялись только в аренду;

2) жилье сооружалось на долевых началах: с одной стороны, за счет средств администрации промышленных или транспортных предприятий и, с другой – с внесением персональных взносов рабочих и служащих [119], а затем передавалось в собственность. Однако право собственности являлось «ограниченным». Оно могло, например, оставаться «пожизненным», но только до момента смерти сотрудника, получившего жилье (на членов семьи право собственности не распространялось); либо недвижимость могла оставаться во владении семьей и после смерти сотрудника, но при условии, что кто-то из членов семьи продолжал поддерживать служебную связь с данным предприятием. В противном случае недвижимость принудительно продавалась кому-либо из сослуживцев, позволяя семье скончавшегося рабочего выручить определенную сумму денежных средств (жилплощадь при этом по-прежнему оставалась в «ограниченном» двустороннем ведении администрации и нового владельца). Право собственности также могло быть «наследственным», но опять же с ограничением права распоряжения. Например, продажа, залог или дарение квартиры (или дома) могли быть произведены собственником только лишь «в пользу или на имя служащих того же предприятия», но не в отношении посторонних лиц [120].

Подобные поселения использовались администрацией не столько для удовлетворения потребностей своих сотрудников в жилье, сколько в качестве формы привязывания их к месту работы, способа комплектования трудовых ресурсов, а также средства управления рабочими кадрами, потому что угроза потерять жилье и быть выброшенным на улицу серьезно «саморегулировала» трудовое и бытовое поведение людей.

За счет возведения ведомственных поселений, модно именовавшихся городами-садами, администрация вполне успешно решала целый ряд организационно-управленческих и финансово-экономических задач:

а) своевольно назначая стоимость аренды жилища, не только быстро возвращала себе суммы, затраченные на его строительство, но и начинала извлекать прибыль;

б) использовала ведомственный жилой фонд для заполнения должностных вакансий;

в) предоставлением служебного жилья привязывала рабочих к своему предприятию, удерживая трудовые ресурсы;

г) косвенно использовала жилище как один из стимулов к повышению интенсивности труда и послушанию, так как в противном случае рабочим грозило увольнение и неизбежно следующее за этим изгнание из арендуемого жилья;

д) обеспечивала «династийную» преемственность в пополнении рабочей силы и т. п.

В целом дореволюционные российские проекты поселений-садов, как правило, представляли собой образцово спланированные поселки, часто воплощавшие художественно-планировочные принципы отечественного зодчества: учет природных условий, реализацию комплексного характера застройки и благоустройства территории, формирование общественного центра, возведение культурных, просветительных, детских, лечебных и обслуживающих учреждений и т. п. Но эти поселения, строившиеся в дореволюционный период в России городскими управами, крупными частными промышленными объединениями, отдельными фабрикантами и землевладельцами, руководством железных дорог и т. п., не ставили и не решали вопросов социальных преобразований [121]. В этом отношении они оказывались не просто далеки, а прямо противоположны идее города-сада.