Самира Фаттах - Часть вторая.

Много было тяжелых боев, напряженных дней и бессонных тревожных ночей, но общая неудача, постигшая армию Салима паши, не обошла и отряд Рамазана. Многие курбаши один за другим скрылись за границей. Ушел Салим паша. Вслед за ним готовился покинуть Восточную Бухару и Фузайл Максум.

Предзакатная Аму-Дарья в лучах заходящего солнца мягко, маслянисто играла расплавленным золотом. Этим вечером Рамазан прощался с каратегинским правителем – курбаши Фузайлом Максумом, чем-то напоминавшем ему покойного Хакимбека. Рамазан не осуждал уходящих. Он понимал, что они сейчас нужнее живыми там, в Афганистане, чтобы скопить новую силу. Там, за рекой – другая страна, там нет большевиков, там другой мир, другая Вселенная… Но не мог, не мог Рамазан променять свою тяжелую, полную риска и опасностей судьбу на покой и уют, пусть даже временный. Не мог, не хотел и не умел Рамазан отдыхать, пока землю терзали враги. Не было сил у него оставить все и уйти – слишком живыми, кровными были связи, держащие его здесь. Оборвать их можно было бы лишь только оставив вместе с ними кусочки своего сердца, к которому эти нити были привязаны навеки.

Он бросал взгляды за реку, на тот берег и на горы, подсвеченные красноватыми лучами уходящего солнца, на расположенные ярусами глинобитные домики приграничного афганского кишлака, которые уже начали растворяться в лиловых сумерках, на узкие улочки, постепенно тонущие в наступающем мраке. И чем больше смотрел, тем больше понимал: чем туда, за Аму-Дарью, лучше здесь – в могилу…

– Значит, остаешься, Рамазанбай? – спросил его на прощание Фузайл Максум. – Твоя преданность нашей земле меня постоянно удивляет и покоряет! Но в некоторых случаях гораздо мудрее своевременно отойти в сторону, чтобы потом с новыми силами начать освободительную войну. Настоящий герой – не тот, кто будет бездумно подставлять себя под пули, а тот, кто умеет сохранить свою жизнь и силы, выждать более удобного случая, чтобы напасть на врага!

Рамазан не ответил. Ему было трудно говорить, а переполнявшие чувства, были слишком тонки и не укладывались в те слова, которыми бы он мог объяснить свои переживания каратегинскому беку.

– Ну что ж, оставайся, будешь держать с нами связь, – помолчав, продолжал Фузайл Максум. – Но ведь твои люди тоже устали. Подумал бы хотя бы о них.

Рамазан оглянулся на своих джигитов. Ему показалось, что в десятках пар глаз застыл один и тот же молчаливый укор – люди грезили об отдыхе, о покое, но, уважая волю и желания своего курбаши, все оставались здесь. Они смотрели на него и молчали.

– Я вас не держу. Желающие могут уйти, и никого за это осуждать не буду! Да, наш бек Фузайл Максум правильно сказал, что отступление иногда благоразумно. Поэтому, кто хочет уйти за реку – да будет светел ваш путь! – наконец, тихо произнес Рамазан, чувствуя подкатывающий к горлу комок жалости к своим джигитам.

Но лишь пять-шесть человек, худых и раненых, еле державшихся на ногах, последовали за Фузайлом Максумом. Остальные же не двинулись с места, также как и тогда, когда они не ушли за Базарбаем.

Когда совсем стемнело, Рамазан, договорившись о дальнейшей связи, распрощался с Фузайлом Максумом. Он отошел в высокие горы, в труднодоступный лакайский кишлак Карагач и снова и снова упрямо готовился к сражениям.

Время шло, из-за границы вестей не было, и Рамазан разрешил своим джигитам, тем у кого недалеко были семьи, вернуться на время домой, повидаться с родными, помочь им по хозяйству на полевых работах, с условием скорого обратного возвращения.

– 5 –

Старые лакайцы утверждают, что здешний народ составлял когда-то единое племя, которое произошло от одного из вождей Чингисхана по имени Лакай, оставшегося жить о своими войсками между реками Вахш и Кафирниган. Время шло, века сменяли друг друга, а потомки знаменитого монгола сохраняли черты лица и внешний облик своих прародителей. Воинственность, гордая удаль, стремление к независимости передавалось им из поколения в поколение. Лакайцы были лучшими наездниками во всей Восточной Бухаре. Да и сама местность эта была создана природой так, что Лакай почти невозможно завоевать – высокие горы, опасные мшисто-белесые пропасти, ущелья, скалы, прямыми стенами вставали на пути захватчиков. При тимуридах в Лакае появилось множество самостоятельных княжеств и, хотя формально этот край управлялся беком племени Исан-Ходжа, каждый род имел собственного главу.