Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Увы, агенты зачастую выходили за рамки своих инструкций. Так, Уортингтон опрометчиво подписал от своего имени договор с Ла-Платой, то есть с не признанным Соединенными Штатами государством. Узнав об этом, Монро был в ярости и приказал немедленно отозвать его [370]. Кстати, Уортингтон приходился родственником балтиморскому каперу Дэниелу Чэйтеру и по его предложению разработал для Соединенных Провинций Ла-Платы план организации военно-морского флота. Наконец, уже по собственной инициативе агент написал проект чилийской конституции, естественно, по федеративному образцу [371].

В начале 1818 г. с миссией в Венесуэлу направили Бэптиса Ирвайна – редактора нескольких радикально-республиканских газет (в то время – “New York Columbian”), ирландца по происхождению, начинавшего поденщиком у издателя “Aurora” Уильяма Дуэйна. Другой известный энтузиаст латиноамериканской революции Генри Брэкенридж в воспоминаниях назвал журналиста «либералом якобинской традиции». Издатели “National Intelligencer” замечали, что несчастье Ирвайна – в его темпераменте, «природном нетерпении», всегдашней готовности принять «облака за дым» или «дым за облака» [372].

Но лучше всего об Ирвайне написал Адамс: «Он один из тех людей, какими изобилует наше время, – фанатик свободы для всего рода человеческого – честный, но с умом всегда озлобленным (brain always in a snarl) – с образованием достаточным лишь для того, чтобы быть педантичным, и темпераментом, достаточным, лишь чтобы быть невежливым; [он] безжалостен в своих антипатиях, не знает меры в разочаровании – но при всем неустанно трудолюбив и упорен. По рождению он ирландец, и у него нет врожденных американских чувств. Следовательно, он, как и все европейские республиканцы, которых я знал, обычно думает о свободе, как даре (blessing), который надо обрести, и никогда – как о даре, с которым надо жить (to be enjoyed)» [373]. Увы, основа этой тонкой характеристики подходит слишком многим героям данного повествования.

Действительно, Ирвайну не удалось выполнить поручение властей и договориться с Боливаром о возмещении за два ограбленных венесуэльцами нейтральных судна с испанским товаром. Не лучше обстояли дела и у других представителей США. Например, Томас Хэлси был отозван после жалоб министра иностранных дел Ла-Платы Грегорио Гарсиа де Тагле (1772–1845) на его связи с каперами Артигаса [374].

Наиболее известным среди «особых агентов» был Джоэль Робертс Пойнсет – яркий южнокаролинец, который провел молодость, изучая военное дело в Англии и путешествуя по Европе, в том числе по России (Александр I даже предлагал ему перейти на русскую службу). С 1810 по 1815 г. Пойнсет провел в Буэнос-Айресе и Чили, активно участвуя в местной политике [375]. Неудачи первого этапа освободительного движения оставили Пойнсета глубоко разочарованным. В Мексике, писал он Ричарду Рашу, революционеры «живут грабежом» и не пользуются поддержкой креольской элиты, в «Каракасе нет власти, а есть только военная сила, объединенная под командованием Боливара», а в Буэнос-Айресе не прекращается чехарда правительств [376].

У администрации не было в те годы достойного кадрового резерва для подобных назначений второго ряда, так что среди «особых агентов» были не дипломаты, а либо авантюристы, решавшие свои личные задачи (Хэлси), либо наивные идеалисты (Уортингтон), либо искатели славы и приключений (Пойнсет). В целом Монро и Адамс остались крайне разочарованы деятельностью «особых агентов», регулярно превышавших свои скромные полномочия [377]. Кстати, назначений в Латинскую Америку настойчиво добивались также Дуэйн и Торнтон [378]. Можно лишь предположить, что если бы их усилия увенчались успехом, эти пылкие энтузиасты без какого-либо дипломатического опыта также могли бы совершить целый ряд серьезных ошибок.

Неудачи «особых агентов» укрепляли уверенность администрации в правильности курса на законодательно закрепленный нейтралитет. Здесь их поддерживали многие представители деловых кругов, связанных с «перевозочной» торговлей. В наиболее ясной форме такие умеренные проправительственные взгляды выразил филадельфийский купец Джеймс Ярд. В своем памфлете он объявлял нейтралитет «единственно правильной политикой». Несмотря на все свое сочувствие и возвышенные слова о «духе революции», который сражается «не только против тирании, но и против невежества и суеверия», Ярд боялся войны с Испанией и полагал признание преждевременным. Наконец, автор считал, что освобождение испанских колоний будет выгодно в первую очередь Англии, а Соединенным Штатам из-за аграрной конкуренции принесет больше убытков, чем пользы [379].