Клей подчеркивал, что право народа на свержение тирании было «великим принципом» Английской и Американской революций, сравнивал состояние южноамериканских государств с положением североамериканских колоний в 1776–1778 гг. (то есть до признания повстанцев Францией). В ходе дебатов Клей напомнил старейшим депутатам, в каком «беспокойном одиночестве, в ходе нашей Революции» они «обращали свои глаза к Европе и просили признания», как «радостно забилось сердце при известии, что Франция нас признала». Не отрицая разногласий в стане революционеров, Клей вспоминал «наших тори, наши интриги, наши фракции» времен Войны за независимость [302].
Антифедералист Иезекия Найлс советовал колумбийцам запретить возвращение испанцев, иначе они долгие годы будут страдать от действий партии, подобной той, что создали лоялисты-тори в США: «Видимая жесткость часто есть милосердие – частичное зло может быть общим благом» [303].
Сравнение с собственной революцией порождало веру во всемирное значение латиноамериканской освободительной войны: «Мы полагаем, что независимость Мексики будет событием, следующим по важности для всего цивилизованного мира после декларации независимости Соединенных Штатов 4 июля 1776 г., и способствовать этому любыми честными и достойными путями – значит соответствовать желаниям и интересам всех классов наших сограждан», – писал Робинсон [304]. Брэкенридж сопоставлял бурный начальный этап революции в Буэнос-Айресе с освоением Луизианы и цитировал… «Метаморфозы» Овидия о борьбе стихий при сотворении мира [305].
Вести о невиданных зверствах испанской армии укрепляли сочувствие североамериканцев к борьбе «южных братьев». Война за независимость Латинской Америки действительно отличалась крайним ожесточением, особенно по сравнению с североамериканской революцией 1776 г. [306]Боливар еще в июне 1813 г. объявил испанцам «войну не на жизнь, а на смерть» (guerra a muerte). Зверства совершали солдаты обеих сторон, но благосклонно настроенные к революционерам газеты США перепечатывали лишь известия о жестокости испанцев. Источниками североамериканских газет были письма из революционных городов, газеты патриотов “Caracas Gazette”, “Correo del Orinoco”, книги и памфлеты латиноамериканцев, в частности, Тукуманский манифест и очерк Паласио Фахардо.
Распространялись слухи, что генерал Морильо, взяв остров Маргариту и город Барселону, приказывал уничтожить все их население, включая женщин и детей [307], что король Фердинанд приказал убивать каждого грамотного жителя Буэнос-Айреса [308]– или что пресловутый Морильо действительно казнил всех умеющих читать и писать в Боготе [309]и на Маргарите [310]. Брэкенридж призывал мировое общественное мнение осудить отношение метрополии к своим «трансатлантическим братьям» как вопиющее нарушение правил ведения войны [311]. Освещение получали не только зверства испанских войск, но и жестокость, с которой португальцы подавили восстание в Пернамбуку [312].
Порой негодование имело расистский подтекст. Латиноамериканский патриот Висенте Пасос напоминал об ужасах, которые совершили «полки черных рабов» борцов с революцией Хосе Бовеса (1782–1814), Франсиско Моралеса (1781/1783 – 1845) и Пабло Морильо [313]. Газеты распространяли весть, как после взятия венесуэльской Куманы одну республиканку подвергли садистской экзекуции – провезли обнаженной через город с одновременной поркой негром-роялистом [314].
Среди городов, проявивших наибольший интерес к Латинской Америке, особенно выделяются Филадельфия и Балтимор. Внимание последнего к борьбе испанских колоний за независимость легко объяснимо. Благополучие этого наиболее быстро развивавшегося города США основывалось на нейтральной торговле в годы наполеоновских войн. Во время «Второй войны за независимость» балтиморские каперы невиданно обогатились, атакуя английские суда. После того, как в 1815 г. в Европе и Америке воцарился мир, процветание энергичных балтиморцев оказалось под угрозой. Многие моряки потеряли работу и были готовы поступить на службу или искать каперских свидетельств (lettres de marque ) в Латинской Америке [315]. Наконец, Балтимор был изначально терпим к католицизму, а большое количество эмигрантов разного происхождения в этом городе-«парвеню» ослабляло этнокультурные предрассудки.
С начала 1816 по 1821 гг. многие балтиморские моряки переквалифицировались в каперов на службе различных правительств Латинской Америки, обычно Соединенных Провинций Ла-Платы. Сотни каперских свидетельств привез в США осенью 1815 г. мексиканский представитель Хосе Мануэль де Эррера [316]. Впрочем, наиболее выгодны были lettres de marque от борца за независимость Восточного берега (Уругвая) генерала Хосе Гервасио Артигаса (1764–1850), сражавшегося одновременно и с Испанией, и с Бразилией, – соответственно, их обладатели имели право грабить не только испанские, но и португальские суда.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу