Марк Алданов - Убийство Троцкого

Мы до сих пор не знаем, какова настоящая национальность и какова настоящая фамилия «Джексона». При первом допросе после убийства он показал, что он не канадец и не Джексон, что его в действительности зовут Жак Морнар ван ден Дрешд, что он сын бельгийского дипломата, родился в Тегеране и учился в иезуитском коллеже имени Игнатия Лойолы, в Брюсселе, где живут его родные.

Через шесть дней после этого бельгийский посланник в Мексике, отправивший своего представителя в больницу для разговора с убийцей, повел до сведения мексиканских властей следующее: в Брюсселе есть два иезуитских коллежа, но ни один из них не носит имени Лойолы; Джексон ван ден Дрешд говорит по-французски не так, как говорят бельгийцы; никаких подтверждений того, что он сын дипломата, нет; указанный ш брюссельский адрес родных — ложен.

Я не думаю, чтобы у бельгийского посланника в Мексике мог быть сколько-нибудь значительный аппарат для расследования такого вопроса в нынешнее время, когда в Брюсселе хозяйничают немцы. Тем не менее в шесть дней обман убийцы был бельгийцами разоблачен. Едва ли можно сомневаться в том, что и Троцкий мог бы навести некоторые справки, которые заставили бы его призадуматься. Тем не менее с истинно поразительным легкомыслием он открыл, убийце двери своего дома.

Это может объясняться тем, что Троцкий плохо разбирался в людях. Однако элементарных правил осторожности он не соблюдать не мог. Если Джексон не был нужен, то, несмотря на свойство с бывшей секретаршей, несмотря на протекцию Сильвии, Троцкий не пустил бы Джексона к себе на порог. Почему же Джексон мог казаться Троцкому полезным человеком? Он писал, правда, какие-то статейки, но их Троцкий ни в грош не ставил. Молодой канадец был ему нужен не для статеек. Оговариваюсь: если бы у Троцкого были серьезные подозрения, он, разумеется, уклонился бы от знакомства с Джексоном. Но серьезных подозрений у него, наверное, не было. Вероятно, он не раз себе говорил, что рискует при встрече почти с каждым человеком: ну что ж, есть небольшой риск. Однако и на этот небольшой риск Троцкий мог пойти только при следующем предположении: Франк Джексон давал ему деньги, нужные ему до зареза: нужные для него, для койоаканского дома, для телохранителей, для существования, для троцкизма. Троцкий, умный, хитрый, видавший виды человек, попался, как мальчик, в ловушку, расставленную ему людьми, которым, наверное, было хорошо известно его материальное положение.

Повторяю, с достоверностью тут ничего сказать нельзя. Если бы «канадец» на суде сам объявил, что давал Троцкому большие суммы, его показания нетрудно было бы отвести. Нетрудно было бы отбросить и свидетельства обратные; вполне возможно, что Троцкий получал у него деньги с глазу на глаз и никаких «книг» не вел. Разумеется, ничего худого тут не было бы: отчего же не брать на движение деньги от состоятельного сторонника этого движения? Секретарь Троцкого в статье, написанной после его убийства, описывая те меры, которые принимались по превращению койоаканского дома в крепость — устройство стальных дверей, электрических приспособлений, сирен, проволочных заграждений, — добавляет, что это оказалось возможным «благодаря пожертвованиям сочувствующих лиц и членов Четвертого Интернационала»... Не было бы ничего удивительного, если б в числе «сочувствующих лиц», быть может, главным из них — или даже единственным — оказался Джексон. Он, конечно, с удовольствием мог принять участие в укреплении дома Троцкого, зная заранее, что стальные двери и пулеметы никак Троцкому не помогут. Он был «хорошо известен своей щедростью, — сообщает, кстати, тот же секретарь.

Как бы то ни было, в телеграммах из Мексики корреспондентов больших иностранных газет был прямые указания, что «канадец» давал деньги на предприятия Троцкого. «New York Post» говорит о нем, как о «generous financial sympathiser» {4} 4 Богатый и щедрый единомышленник (англ.). . Я не думаю, чтобы он давал большие суммы. Главное, вероятно, сводилось к обещаниям. Быть может, и нью-йоркский «босс» с капиталом в 60 миллионов долларов был выдуман именно для этого. Гораздо проще ведь было бы объявить богатым человеком самого себя: «Имею состояние и рад его отдать для идеи». На нью-йоркского архимиллионера было, по-моему, удобно ссылаться именно для того, чтобы меньше давать наличными и больше кормить обещаниями: «Босс сейчас наживает миллионы, как только я получу от него деньги, тогда» — и т. д. Человека же, подающего подобные надежды, нельзя было не принимать дома запросто. Только такое объяснение я могу дать этому поразительному факту: в дом, где жил человек, заведомо подвергавшийся смертельной опасности, пустили гостя, который, в сущности, никому известен не был и который при внимательном к нему отношении должен был показаться подозрительным.