Марк Алданов - Убийство Троцкого

В связи с этим возникает вопрос: по каким же побуждениям этот человек шел почти на верную гибель? В Мексике, правда, нет смертной казни. Но тридцать лет каторги тоже вещь не соблазнительная, да еще при большой вероятности немедленной смерти на месте преступления.

«Чекист!» Это слово объясняет все, когда дело происходит в СССР. Но Джексон был далеко от Москвы. Чем могли его соблазнить? Какими деньгами можно было прельстить человека — убедить его пойти на смерть? Вдобавок деньги у «канадца» были. Он и в кармане имел 800 долларов наличными. Конечно, это были чужие деньги — но уж разве так обязательно возвращать долги? Конечно, люди, «изменявшие» советскому правительству, иногда кончали плохо, как, напр., Игнатий Рейс. Однако и среди «изменников» многие живут по сей день припеваючи. Не все так стеснены, как Троцкий, своей известностью, «планетой без визы», затруднениями в переезде. И не для всех, разумеется, Москва мобилизует свой гигантский аппарат и, чтобы наказать их, идет на скандал, на риск, на громадные расходы, на жертву людьми. Мелкие агенты, не выполнившие возложенного на них поручения, едва ли подвергаются за границей смертельной опасности. Во всяком случае, выполнить такое поручение значило подвергнуться опасности неизмеримо большей.

«Фанатик»! Я за всю свою жизнь не встречал ни одного фанатика — такое уж, очевидно, было невезение. Но если есть учреждение в мире, где процент фанатиков должен быть чрезвычайно мал, то это, без всякого сомнения, ГПУ. Кроме того, чекист-«фанатик» никак не стал бы обвинять свое начальство в убийстве Льва Седова.

По словам приближенных Троцкого, Джексон, чуть оправившись после избиения, прокричал: «Они арестовали мою мать... Сильвия Агелов в этом деле ни при чем... Нет, это не ГПУ... У меня нет ничего общего с ГПУ... Они заставили меня это сделать!..»

Не знаю, совершенно точно ли были воспроизведены эти слова. На граммофонной пластинке они, естественно, запечатлены не были, а люди (и помимо человеческих страстей) могли в этой фантастической сцене разобрать и запомнить сказанное Джексоном не вполне верно: в газетах мне попадались варианты — в общем, впрочем, близкие к этому. Может быть, суд лучше выяснит значение этих слов, имеющих огромное политическое и психологическое значение. Как бы то ни было, в смысле первой фразы (она в газетах вариантов не имеет) сомневаться невозможно: Джексон хочет сказать, что кто-то заставил его пойти на убийство, арестовав его мать! Кто этот «кто-то», достаточно ясно каждому непредубежденному человеку. Но как же тогда понимать слова: «Нет, это не ГПУ»?

В этой трагедии расчет, обман, месть, ненависть, коварство, очевидно, дополняются ужасающей формой шантажа. Фанатиков среди чекистов нет, обещанием наград нельзя заставить человека идти на смерть. Этого, пожалуй, можно было добиться таким способом: «Не сделаешь, убьем самых близких тебе людей». Весьма вероятно, что такие же методы применялись для получения надлежащих показаний на московских процессах.

Конечно, среди чекистов было все же не так просто найти подходящего человека. Настоящий чекист принял бы почетное поручение, взял бы доллары и с ними за границей исчез бы, соблазнившись благами буржуазной цивилизации. Есть 890 долларов, есть, кстати, и новенький автомобиль, можно начать новую жизнь: «Прощайте, товарищи, ищите себе другого дурака». — «Но твоя мать будет расстреляна!» — «Л может, и не будет? Пригрозят, попугают и не расстреляют... А если и будет, то что же я могу сделать? Вечная память...» Легко себе представить и такой внутренний диалог в душе матерого чекиста. Почти не сомневаюсь, что такие случаи и такие диалоги бывали.

Почти не сомневаюсь и в том, что Джексон не был старым, матерым чекистом. Люди, его знавшие, говорят, что это очень нервный, преждевременно состарившийся человек. Его прошлое нам неизвестно; думаю, что радостным оно никак не было. Вел он себя тоже не так, как себя вел бы опытный преступник. После убийства он часто плакал, говорил нечто бессвязное и просил дать ему револьвер для самоубийства. Заслуживает внимание и то, что в первых же своих, приведенных выше, словах он обеляет свою подругу: «Сильвия Агелов в этом деле ни при чем...»

Судебное следствие признало, что госпожа Агелов действительно ни при чем в этом преступлении, и касаться ее в статье неприятно. Что ж делать, имя ее будет беспрестанно появляться на страницах газет в дни процесса Джексона: ей неизбежно придется быть одной из важнейших свидетельниц. Будут говорить о ней всегда все исследователи дела, жертвой которого она стала. Не останавливаясь на этой личной драме, скажу только, что госпожа Агелов познакомилась с Джексоном в Париже — не знаю в точности, когда и как именно. Было ли ему велено сойтись с ней для того, чтобы проникнуть в дом Троцкого? По-видимому, она сама теперь так думает. После преступления, которое ее повергло в ужас и отчаяние, она на очной ставке осыпала Джексона бранью и проклятьями: «She became histerical and shouted: “You dirty murderer!” at him, accused him of being an agent of the Russian secret police and said he had made love to her to be able to assassinate Mr Trotsky more easily. She cried that she hoped he would die a horrible death and never wished to see him again...» {7} 7 «Она истерично кричала на него: “Ты грязный убийца!”, обвиняла его в том, что он агент русской тайной полиции и вступил с нею в связь лишь для того, чтобы легче было убить господина Троцкого. Она кричала, что не желает его больше видеть, и пусть он умрет самой ужасной смертью» (англ.). .