Елена Мельникова: Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Е. А. Мельниковой как скандинависту пришлось тогда заняться практически неведомой для отечественной историографии категорией памятников – руническими надписями. При обсуждении первых итогов исследования в нашем ученом мире не обошлось без недоумений. Лапидарные надписи меморативного или «бытового» характера не имели прямого отношения к кардинальным вопросам российской историографии и хронологически отстояли более чем на столетие от эпохи «призвания варягов». После издания книги «Скандинавские рунические надписи» – первого выпуска Свода «Древнейшие источники по истории народов СССР» (М., 1977) – стало ясно, сколько новой информации содержит руническая эпиграфика: в надписях содержались уникальные данные по исторической ономастике, сведения о трансконтинентальных контактах, известия, характеризующие как макро-, так и микроисторию. Столь же очевидной стала необходимость комплексного – междисциплинарного – подхода к источникам: эпиграфика, данные саг, летописей и археологии оказывались часто в «дополнительном распределении» в отношении проблем, интересующих историка. Особую роль здесь играла археология, дающая все новые и обширные материалы, в том числе по рунической эпиграфике. Естественным стало тесное сотрудничество Е. А. Мельниковой с сообществом археологов – как с авторами новых находок рунических надписей, так и с коллективами, занимающимися проблематикой «норманнских» древностей: в первую очередь с участниками археологических семинаров Ленинградского университета (Г. С. Лебедев, И. В. Дубов и др.) и МГУ (Д. А. Авдусин, В. Я. Петрухин, Т. А. Пушкина и др.).

Не менее значимым стало содружество со скандинавскими коллегами, как рунологами, так и археологами и историками, особенно когда отпали официозные препоны для совместной работы и возникли совместные проекты – инициатором многих из них стал шведский археолог Ингмар Янссон. В 1980 г. Е. А. Мельникову избрали членом Шведской академии.

Изучение древностей Восточной и Северной Европы в широком контексте привело Е. А. Мельникову и ее коллег к пониманию того, что традиционное отношение к русско-скандинавским связям как к однонаправленному воздействию выходцев из Скандинавии на развитие Руси нуждается в пересмотре. Восточная и Северная Европа в раннем средневековье была единым этнокультурным регионом – массовый материал и лексические заимствования свидетельствуют об интенсивном взаимодействии «Востока» и «Севера». В 1980-е гг. появилась серия статей Е. А. Мельниковой (в том числе с соавторами), посвященных «восточным» влияниям в культуре раннесредневековой Скандинавии.

В последний период советской историографии (1980-е гг.) мыслящие историки интенсивно искали возможности новых подходов для решения «традиционных» проблем. Когда В. Т. Пашуто предложил издать перевод книги польского академика X. Ловмяньского «Русь и норманны» (польское издание вышло в 1959 г.), это было воспринято Е. А. Мельниковой с энтузиазмом, ибо издание предполагало комментарии и, стало быть, давало возможность продемонстрировать новые подходы и новые материалы по «старым» проблемам. Комментарии, отражавшие состояние норманнской проблемы на середину 1980-х гг., составили едва ли не половину русского издания книги Ловмяньского: в них был затронут и запретный для официозной советской историографии вопрос о происхождении имени «русь». Тогда давние филологические реконструкции, возводящие это имя к обозначению «гребцов» – дружины, идущей в поход на гребных судах, обрели исторический контекст: археологический материал свидетельствовал, что лодки скандинавы использовали не только в прикладных целях – без них не обходился и погребальный обряд. Дружинное значение имени «русь» позволило правильно понять и ранние летописные тексты – с варяжскими князьями был призван не неизвестный скандинавский народ, а дружина. Жупел «реакционной норманской теории» оставался, однако, самодовлеющим в официозной историографии: статья о названии «русь» несколько лет лежала в портфеле «Вопросов истории» и вышла лишь в 1989 г. Столь же сложной оказалась и судьба статьи о названии «варяг», отклоненной журналом «История СССР»: мне запомнилось заключение рецензента, обвинявшего авторов в том, что они доверились «топорной работе летописца». Статья увидела свет уже в постсоветский период в журнале «Славяноведение» (1994 г.).

Тем временем Е. А. Мельникова продолжала работу над «Сводом», которую ей пришлось возглавить после смерти В.Т. Пашуто: в 1986 г. вышел ее очередной авторский выпуск, посвященный древнескандинавским географическим сочинениям. Интерес Е. А. Мельниковой к исторической географии не был и не мог быть сугубо прикладным – информация об окраине мира, содержащаяся в ранних географических сочинениях, предполагала не просто соотнесение с современными картами: необходимо было учитывать «образ мира», ту сложившуюся в ментальности людей средневековья модель, которая оказалась в центре внимания «новой» исторической науки второй половины XX в. В 1990 г. Е. А. Мельникова защитила докторскую диссертацию «Представления о Земле в общественной мысли Западной и Восточной Европы в средние века», а в 1998 г. опубликовала книгу «Образ мира: Географические представления в Западной и Северной Европе. V–XIV века».