Коллектив авторов Лебедев С. В., предисловие и - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Одно было стеснительное условие для жизни, как последствие военного положения: вечером после 9-ти часов все пешеходы должны были иметь при себе зажженные фонари, что в светлые июньские ночи выходило очень странно. Кроме того нельзя было выезжать на городскую черту без особого билета. Окрестности Вильны скоро были очищены; лишь только кто-нибудь выходил из города в шайку, с домовладельца или хозяина взыскивался штраф. Эта мера многих остановила.

Так протекал июнь месяц; два события особенно в нем ярки, именно: казнь Колышко в начале месяца, а через неделю казнь Сераковского. Первый был молодой человек 22 лет, дворянин Лидского уезда, Виленской губернии; родители его, кажется, эмигрировали, и он воспитывался в Генуэзской польской школе (основанной генералом Высоцким), где отличался своими способностями; характера был смелого, с твердою волею, что называется сорви-голова; он быстро встал во главе одной из трех главных шаек, образовавшихся на Жмуди, и был разбит по соединении с отрядом Сераковского. Во время казни он выказал много твердости. Сераковский же чрезвычайно растерялся, когда ему пришли объявить о предстоящей участи. Он все как-то надеялся на прежние свои заслуги.

Надо заметить, что Сераковский был сильно ранен и долго не могли его допрашивать; но когда рана его почти совсем зажила, он отклонял допросы под предлогом чрезмерной слабости.

Казнь его совершилась лишь два месяца спустя после его задержания, между тем как в преступлении его не было никакого сомнения, а на допросах ответы его были самые короткие и ничего не значащие; однако и он тоже показал, что взят в мятеж силою!

Во время казни он выказал необыкновенное малодушие; бранился, кричал и даже ударил палача. Об этом тогда было писано в газетах. Между тем уже впоследствии я отыскал во французской иллюстрации того времени его портрет с краткою биографиею, в которой сказано, что он, пронзенный пулею в грудь, погиб на поле брани за свое Отечество.

В течение июля месяца 1863 г. принимались деятельные меры к очищению лесов от мятежников; всякие реляции о громких баталиях навлекали на начальствующих лиц неудовольствие генерал-губернатора, ибо доказывали только плохое их смотрение; поэтому характер преследования шаек изменился; прежде смотрели на это как на войну, как на экспедиции против горцев, с целью схватить отличия; а на мятежников, надо сознаться, смотрели наши офицеры, как на воюющую сторону, восторгались их начальниками и одному из них за храбрость против нас выхлопотали прощение.

Теперь войска должны были преследовать шайки до полного истребления и до совершенного водворения в известном районе спокойствия и военно-полицейского управления, согласно инструкции начальника края, изданной 24 мая. Весь июнь ее приводили дружно в исполнение. В уезды назначены новые военные начальники с другим, более серьезным, взглядом на дело. Многие были назначены из гвардии. Повсюду стали учреждаться сельские вооруженные караулы; но можно сказать, что лишь в июле 1863 г. жители края несколько вздохнули.

В конце июня прибыла из Петербурга 1-я гвардейская пехотная дивизия (полки: Преображенский, Семеновский, Измайловский и Гатчинский) на смену 2-й дивизии, а так как между новоприбывшими офицерами у нас было более старых товарищей и знакомых, то следующий месяц общество наше особенно оживилось. Генерал-губернатор сделал смотр Павловскому и Московскому полкам на площадке дворца, перед возвращением их в Петербург. Впервые по приезде его увидели в народе, и энтузиазм войска был огромный.

К этому же времени следует отнести еще одно и притом важное событие: высылку епископа Красинского в Вятку.

После того как генерал-губернатор при личном с ним свидании передал ему свой взгляд на восстание и требовал его содействия, епископ решился не принимать никаких мер, что и сделалось всем известно; вследствие этого генерал-губернатор обратился к нему с письмом, в котором изложил весьма категорически обязанности римско-католического духовного начальства при настоящих смутных обстоятельствах, прося немедленно принять меры к удержанию как духовенства, так и паствы от мятежа, напоминая в письме, что согласно 12 § инструкции для военно-гражданского управления краем одинаковой ответственности с нарушителями порядка подвергаются и те, которые своим несмотрением тому способствуют. Письмо это было в то же время распубликовано.

Вместо ответа епископ сказался больным и чрез прелата Бовкевича на усмотрение генерал-губернатора был представлен проект увещания к народу, своею уклончивостью более походивший на революционное воззвание. Вместе с тем епископ, желая уклониться от ответственности и устрашенный энергическими мерами, принимаемыми правительством к водворению порядка, испросил себе увольнение вследствие отчаянного будто бы состояния здоровья, на несколько месяцев, на кеммернские минеральные воды в Лифляндии. Получив желаемый отпуск, епископ, накануне отказывавшийся, по причине болезни, принять присланного к нему от начальника края гражданского губернатора с требованием передачи управления епархиею на время отсутствия, вдруг выздоровел и стал разъезжать по городу и легкомысленно высказывать свою радость и свои надежды. Все это немедленно разнеслось и генерал-губернатор решился раз навсегда удалить его из края.