Михаил Майзульс - Мышеловка святого Иосифа. Как средневековый образ говорит со зрителем

а каталонском ретабле, посвященном апостолу Андрею, в одной из сцен за столом сидит женщина в богатых одеждах и с серыми перепончатыми крыльями за спиной. Рядом с ней, не сводя с нее глаз, восседает епископ в митре. Женщина — это дьявол, чего епископ, мечтающий с ней согрешить, в этот момент еще не знает, но знает паломник, стоящий левее за дверью покоев, в которых разворачивается пир. Паломник же — это на самом деле апостол Андрей, явившийся спасти епископа от ловушки, в которую его хочет поймать Сатана. Из всех присутствующих в кадре паломник-апостол единственный «видит» дьявольские крыла. И, конечно, их видят посетители, останавливающиеся перед ретаблем в нью-йоркском музее Клойстерс (филиале Метрополитен-музея), а когда-то видели верующие, молившиеся перед ним — вероятно, в одной из церквей Перпиньяна [123].

История о епископе и мнимой паломнице — одно из посмертных чудес апостола Андрея, о котором в те времена, когда был создан этот ретабль, можно было прочесть, например, в популярнейшей «Золотой легенде» Иакова Ворагинского [133] Иаков Ворагинский 2017. С. 48–50. . Со времен египетских отцов-пустынников дьявол во множестве житий святых предстает как мастер перевоплощений, а маска женщины — как его излюбленный инструмент, предназначенный для того, чтобы губить клириков, обреченных на борьбу с искушениями плоти [134] См.: Brakke 2006. . «Золотая легенда» рассказывает о том, что враг рода человеческого ополчился на епископа за его праведность. Тот среди прочих святых особо почитал апостола Андрея и, «начиная всякое дело, говорил: "Во славу Божию и блаженного Андрея"» [135] Иаков Ворагинский 2017. С. 48. . Решив погубить прелата, дьявол явился ему в образе прекрасной паломницы, которая попросила о том, чтобы он лично принял у нее исповедь. Воспламенившись ее красотой, епископ пригласил ее на ужин к себе во дворец и уже был готов сделать ей непристойное предложение, когда в дверь постучал какой-то паломник — сам апостол Андрей, поспешивший на землю, чтобы вызволить своего почитателя из западни. Всякий средневековый слушатель, читатель и зритель этой истории должен был знать, что Сатана и его ангелы тьмы способны принимать облик не только прекрасных дам, но и ангелов света, а порой даже Девы Марии и самого Христа.

Например, тот же Иаков Ворагинский пересказывает знаменитое житие св. Мартина Турского (ум. в 397 г.), написанное его младшим современником Сульпицием Севером. Дьявол являлся Мартину под маской человека и в обличьях римских божеств (Юпитера, Меркурия, Венеры, Минервы). «Но Мартин порицал их под любыми именами. Он бранил Меркурия как величайшего нечестивца, а Юпитера называл грубияном и тупицей». Однажды искуситель предстал перед ним как государь, облаченный в пурпур, увенчанный диадемой и одетый в золотые сандалии. Сатана заявил, что он Христос ( Christis ego sum ). На это святой отвечал, что Христос вновь явится в мир не как повелитель, а в том смиренном обличье, в котором его распяли. Услышав эти слова, дьявол тотчас же растаял в воздухе, наполнив келью мерзким зловонием [136] Иаков Ворагинский 2018. С. 479. . Наверное, самой известной жертвой дьявольских искушений в христианской агиографии и иконографии был св. Антоний Великий — египетский пустынник, живший в III–IV вв. На бесчисленных средневековых изображениях мы видим, как дьявол в обличье девицы пытается его соблазнить — причем не только красотой, но и богатством (его символизирует золотой кубок или какое-то еще сокровище). Этот сюжет в общих чертах восходит к древнему житию Антония, созданному в середине IV в. Афанасием Александрийским. Однако многие детали были добавлены в Средние века, например в легенде, переведенной в 1341 г. с арабского языка испанским доминиканцем Альфонсом Бономом [137] Foscati 2009. Р. 24; Clark 2013. Р. 293–304. . Французский историк искусства Даниэль Аррас в кратких заметках о трансформации иконографии демонов на пороге Нового времени обратил внимание на один парадокс. Монструозный дьявол, которого зритель алтарной панели или книжной миниатюры сразу же опознает как дьявола, напоминает ему о том, что в реальности отец лжи вовсе не так легко узнаваем. Если зритель тотчас понимает, кто перед ним, то персонаж или персонажи истории зачастую сделать этого не в состоянии и потому попадают в ловушки, подстроенные им Сатаной [138] Arrasse 2009. Р. 65. . Важно, правда, не забывать, что в точно такой же капкан, как не уставали напоминать клирики, мог угодить и сам зритель. Дьявола в средневековой иконографии чаще всего изображают для того, чтобы показать, где протянуты его сети, отвратить от греха (в том числе через страх адских мук) и научить с ним бороться (в том числе через подражание святым, которые успешно преодолевали искушения). Демоны в самых разных обличьях появляются не только при визуализации сцен, где дьявол, в соответствии с текстом-источником, воочию представал перед своей жертвой, но и там, где его присутствие, как подразумевали, оставалось незримым. Скажем, во многих сценах фигура демона, нашептывающего что-то персонажу или стоящего у него за спиной, символизирует внутренний голос искушения или то, что человек (еретик, колдун, иноверец и т. д.) действует по наущению Сатаны [139] Махов 2011. С. 135–136; Garnier 1982. Р. 107–108. .