Валерий Злыгостев - И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

Проникновение кипчаков на Южный Урал хотя и представлялось явлением перманентным, вместе с тем происходило достаточно плавно, а сам процесс миграции в этом направлении кочевого населения Великой Степи, или «кипчакский этап в этнической истории башкир» [28, с. 463], находился в самом начале своего развития, очередным толчком для которого, вне сомнения, послужили события, случившиеся в грозном 1229 году.

Начиная с лета 1230-го и вплоть до 1234 года в истории монгольских завоеваний Южного Урала и Волго-Камья усматривается очередное «белое пятно». Доподлинно неизвестно, какое количество туменов находилось в регионе и кто ими командовал. Можно предположить (и возьмем эту гипотезу за основу, поскольку альтернатив ей не существует), что руководство войсками, да и вообще административное управление всей западной частью Улуса Джучи (Поволжье и Приуралье) осуществлял Кокошай (не следует забывать, что «Бату-хан с пятью своими братьями» [26, с. 24] участвовал в походе против Цзинь). Нельзя исключать, что Кокошай этой должности вполне соответствовал, недаром в недалеком будущем, в 1239–1240 годах, он фигурирует в летописи Рашид ад-Дина в качестве командира обсервационного корпуса, которому было поручено в преддверии похода на Южную Русь и в Центральную Европу занять часть Северо-Кавказского региона, а именно Тимур-кахалка (Дербент), и удержать область Авир [41, с. 39], то есть прикрывать тылы уходящей на запад армии. По существу, в 1230 году восточный Дешт представлял собой пусть и не тылы, но тем не менее территорию, которую необходимо было и охранять, и удерживать, а опыт подобных мероприятий у Кокошая, видимо, имелся…

Таким образом, Кокошай уже летом 1230 года оказался в весьма затруднительном, гораздо более сложном, нежели некогда Джучи, положении, находясь на задворках империи и с минимальным количеством боевой силы. Однако, несмотря на то что рядом с ним не было ни главы дома Джучидов Бату, ни тем более многоопытного Субэдэя, Кокошай (а он оставался в должности, по-видимому, вплоть до середины 1230-х годов) предпринял ряд рейдов на север, и самый значительный из них состоялся летом или осенью 1232 года. Так, Лаврентьевская летопись всего в двух строках сообщает: «В лето 6740 (1232)… приидоша Татарове и зимоваша, не дошедше до Великого града Болгарского» [37, с. 459]. Очевидно, что противостояние развернулось непосредственно на территории Волжской Булгарии, а «Великий град Болгарский» следует отождествлять со столицей государства — городом Биляром. Можно согласиться с версией И. Л. Измайлова о том, что вторжение осуществлялось из Приуралья, общим направлением через бассейн реки Шешмы в сторону Биляра, равно как и с тем, что сопротивление булгар — и полевых войск, и защитников крепостей — не позволило монголам прорвать оборону и осадить столицу [23, с. 170]. Вот только отступление монголов не было сиюминутным, а тот факт, что они все-таки «зимоваша, не дошедше до Великого города», свидетельствует, в первую очередь, в пользу достаточно продолжительного (несколько месяцев) их нахождения не только в глубинных землях Волжской Булгарии, но и на территории башкир. Нельзя исключать, что во многом, благодаря действиям башкир в тылу продвигавшихся в сторону центра Булгарского государства монголов, тем пришлось приостановить наступление и, обернувшись, принять все меры для охраны «орд и обозов», а затем и отступить в Дешт-и-Кипчак.

В башкирском предании «Биксура» с поразительной хронологической точностью описываются произошедшие тогда события. «До нашествия Чингиса и Батыя, — вещует Сказитель, — реки Агидель, Ик, Мэлле и Минзели были глубоководны, богаты рыбой, а долины их покрыты густыми лесами. В тех местах кочевали башкирские роды байляр и буляр. Жили они привольно. Скот, добытая пища принадлежали всем. Когда же через их земли прошел хан Батый со своим войском, мирной спокойной жизни башкирских родов пришел конец. Хан шел покорять страну булгар и по пути уничтожал башкирские племена, грабил их. <���…> Это произошло в отсутствие Биксуры — старшего сына Карагай-атая. Когда Биксура возвратился с охоты и стал очевидцем содеянного захватчиками, он, потрясенный горем, вознегодовал. Выслушав рассказ матери, простился со своими родичами, сыном, что лежал в колыбели, сел на своего аргамака и поскакал к соседним родам: байлар, ыласын, буре. Там он собрал егетов, готовых пройти сквозь огонь и воду, и выступил против войска Батый-хана. Выследил и уничтожил врагов. Первое наступление Батый-хана на булгар было сорвано» [6, с. 168]. Как видно из приведенного отрывка, имя Бату фигурирует в данном случае в контексте событий 1232 года, хотя он в это время в регионе отсутствовал, а само упоминание о нем явно увязывается с событиями, произошедшими тремя годами позже, — началом монгольского вторжения 1235–1236 годов, которое предание помещает в строгие хронологические рамки. Так, далее по тексту «Биксуры», после слов «первое наступление Батый-хана на булгар было сорвано», говорится следующее: « Года через триБатый-хан снова направил большое войско в сторону булгар. Биксура со своими егетеми снова поднялся на борьбу» [6, с. 168]. Не требуется сложных математических расчетов, чтобы, увязывая две даты — 1232 и 1235 год и связующие их «три года», возвести этот фрагмент в ранг заслуживающего доверия исторического источника, подтверждающего «из первых уст» сообщения китайских, персидских, арабских, русских и западноевропейских авторов.