Леонид Амирханов - Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

Находясь под стражей в арестантском помещении при Кронштадтской городской полиции, Шанкеев, видимо, вел себя не совсем адекватно. В документах говорится, что он «проявил признаки полного расстройства умственных способностей» и что болезненное состояние Шанкеева, уже названного обвиняемым, «временами усиливается, сопровождаясь при этом склонностью к аффектам угрожающего характера». Может, это было нормальной реакцией на ненормальные условия содержания и обращения – неизвестно.

Последовал запрос в Кронштадтский морской госпиталь о том, «позволит ли состояние здоровья умопомешанного мещанина Ивана Шанкеева отправить его для освидетельствования в Санкт-Петербургское Губернское Правление».

Как выяснилось, Шанкеев был отставным матросом Сибирского флотского экипажа, уволенным по болезни от службы и приписанным к кронштадтскому мещанскому обществу. Жил он в Кронштадте, но родных у него не было, и зарабатывал себе на пропитание бывший матрос поденными работами. Зарабатывал более чем скромно, так как оказалось, что у него «имуществ и средств жизни нет кроме одной перемены носильного платья, которая осталась у квартирной хозяйки вдовы солдата Прасковьи Федоровой Волковой и состоит: из одной шинели, брюк, двух рубах, чайника, стакана и бритвы». «Имущество» – стакан и бритва, скорее всего, слегка ржавая, а может, и не совсем острая.

В результате Шанкеева вместо тюрьмы отправили в психиатрическое отделение Кронштадтского морского госпиталя. Оттуда 14 марта 1887 г. сообщили, что он «одержим первичным сумасшествием с бредом преследования, без надежды на выздоровление» (какой быстрый и жестокий диагноз. – Л. А.). Далее отмечалось, что в отделении мало мест, да и те для чинов Морского ведомства, и «надо озаботиться переводом его в одну из больниц для умалишенных».

Кронштадтская мещанская управа 24 мая 1887 г. обратилась к кронштадтскому военному губернатору с прошением как-то помочь бедняге, так как «в больнице Всех Скорбящих Шанкеев может быть записан только кандидатом с платою при поступлении по 20 рублей в месяц, а в Клинический Военный госпиталь по 48 руб. в месяц, в других же больницах местов не имеется».

Как отреагировал на это прошение военный губернатор Кронштадта – неизвестно. Главное, что ругавший оскорбительными выражениями Высочайшую особу человек, к общему успокоению, оказался умопомешанным. А уж в какой больнице окончил он свои дни, губернатору было, видимо, все равно.

Любопытно другое: не стало ли признание Шанкеева «умопомешанным» своего рода спасением? Ведь, например, в ст. 263 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. говорилось, что «всякое злоумышление и преступное действие против жизни, здравия или чести государя императора и всякий умысел свергнуть его с престола, лишить свободы и власти верховной, или же ограничить права оной, или учинить священной особе его какое-либо насилие, подвергают виновных в том лишению всех прав состояния и смертной казни».

Надо сказать, что кроме Морского госпиталя другого лечебного заведения в Кронштадте в то время не было. Исключение составляли периодически возникающие частные и потому платные лечебницы. В 1872 г. доктор Ф. Гольбек писал в «Кронштадтском вестнике»: «…бедность, нездоровая обстановка жизни, тяжелая и сопряженная с опасностями работа, а часто и пьянство обуславливают усиленную заболеваемость и преждевременное истощение их сил.

Город не имеет больницы, и богадельни его далеко недостаточны; частная благотворительность посвящена подрастающему поколению или помогает тем, которые еще в состоянии работать. Оттого все больные, калеки и большая часть стариков и старух поступают в госпиталь, в котором последние 20 лет постоянно почти 2/3 больных составляют лица гражданского ведомства, а из них почти половина требует собственно только благодетельного призора».

Попытки городской думы решить эту проблему увенчались частичным успехом лишь в самом конце XIX в.

Кронштадтский торговый порт прекрасно существовал до тех пор, пока в 1885 г. не был открыт Морской канал. Дело в том, что большие торговые суда, с осадкой более 2,4 м, не могли проходить в Санкт-Петербург из-за песка, выносимого Невой, – так называемого бара. Еще Петр I задумал прорыть канал вдоль южного берега Финского залива от Кронштадта до Петербурга, и в 1724 г. такая работа под руководством Э. Лейна началась, но после смерти Петра о ней забыли.

Итальянский пруд. Видны штабели дров на набережной