Артуро Перес-Реверте - История Испании

«В марте 1812 года, после жарких дискуссий, в качестве основного закона была провозглашена злосчастная конституция…» Эта цитата из школьного учебника, изданного через полтора столетия после описываемого события, в эпоху франкизма, фиксирует позицию консервативной части кортесов Кадиса и тот длинный след, который проложат в будущее реакционные идеи. Вместе с последствиями, конечно. Обернувшимися, в полном соответствии с нашим историческим стилем плахи и навахи, ненавистью и кровью. Потому как после окончания войны с французами противостояние двух Испаний стало неизбежным. С одной стороны – так называемые либералы, вдохновители конституции, сторонники прогрессивных для того времени идей: ограничить власть церкви и дворянства и поставить монархию под контроль парламента. С другой – так называемые абсолютисты, или низкопоклонники, неизменные сторонники незыблемости алтаря и трона. Такой вот расклад. И каждый дует в свою дуду. Против лихости и идеалистической храбрости либералов, тех славных малых, что перли вперед со скоростью, плохо совместимой с той реальной и такой непростой страной, где они ставили на кон и деньги, и жизни, поднялась такая волна запредельной злобы монархистов и всяких святош, ожидавших возвращения только что освобожденного Наполеоном юного Фердинанда VII, что возврат к прошлой расстановке сил стал невозможен. А между теми и другими, как обычно, находился народ – необразованный, а часто и неграмотный, религиозный до суеверия, только что переживший войну со всеми ее страданиями, народ, восторги и одобрение которого одинаково легко возбуждались как либеральными воззваниями, так и проповедями с раболепных кафедр; и этот народ с равным энтузиазмом сегодня мог приветствовать конституцию, а назавтра, стоило лишь поманить его в другую сторону, вешать на фонаре либерала, попавшегося под руку. В точности это и произошло, когда Фердинанд VII из династии Бурбонов – величайший сукин сын из тех, кому довелось в Испании носить корону, – вернулся из Франции (где он всю войну лизал зад Наполеону, в то время как его подданные сражались за него как последние идиоты) и с крайним энтузиазмом был встречен народными массами, должным образом настроенными с церковных кафедр, таким многозначительным лозунгом, как «Да здравствуют путы!» (вплоть до того, что при въезде короля в Мадрид народ-остроумец, не приученный за словом в карман лазать, впрягся вместо лошадей в королевскую карету, реализовав испанский лозунг текущего момента). Столкнувшись с таким раскладом, самые дальновидные либералы, почуяв, что запахло жареным, предпочли глотать пыль на дорогах, уводящих их во Францию или Англию. А другие – те дурачины и простофили, которым грезилось, что Фердинанд проглотит ту самую Пепу, что ограничивает его полномочия и отстраняет от его уха епископов и каноников (его главным и пагубным советником как раз был некий падре по имени Эскоикис), – со всей своей наивностью, ботаны эдакие, предстали с ней пред королем. Ну тот и испепелил их в одно морганье: аннулировал конституцию, распустил кортесы, закрыл университеты и засадил в каталажку всех, кого только мог, – как сторонников конституционной монархии, так и тех, кто «офранцузился» при Пепе Бутылке. Даже Гойе, как мы уже говорили, пришлось срочно бежать во Францию. Естественно, тут же началось сведение счетов по-испански: каждый первый поторопился объявить себя наивернейшим монархистом и бросился доносить на соседа. Репрессии пошли жесточайшие, и снова засверкало солнце корриды, мантильи и веера над страной, что вернулась к опереткам Рамона де ла Круса на фоне своих казненных, уехавших за границу или гниющих в тюрьме интеллектуалов, со своим монархом, щедро окропленным святой водой, над неизменной в своей подлости Испанией, вновь католической, апостольской и римской. И если Маноло Эскобар не пел «Мою телегу» и «Поромпомперо», то исключительно по той веской причине, что великий Маноло в ту пору еще не родился, однако ядреный этот дух и тогда растекался во всю ширь нашей цыганской родины. Хотя, разумеется, попадались и хорошие люди: те, у кого были и идеи, и мужество, восставали против абсолютизма и монаршего бесстыдства путем либеральных заговоров. И в том полицейском государстве, в которое превратилась страна, они все без исключения закончились полным провалом. Многие из этих людей были ветеранами Войны за независимость, как, например, экс-партизан Эспос-и-Мина, и они тоже с головой кидались в этот омут, говоря, что сражались шесть лет вовсе не для того, чтобы Испания так бесславно кончила. Однако каждая такая попытка с беспримерной жестокостью была потоплена в крови. Наша столь испанская по своей сути подлость была явлена миру и еще одним отвратительным примером: Эмпесинадо, один из самых популярных героев партизанской борьбы с французами, а теперь уже генерал и национальный герой, а также один из участников восстания либералов, был предан крайне жестокой и унизительной казни. Причем на глазах того самого народа, который еще совсем недавно встречал Эмпесинадо криками восторга, а теперь осыпал оскорблениями, пока тот ехал к месту казни верхом на осле с отрезанными ушами – в знак позора.