Ольга Добиаш-Рождественская - Эпоха крестовых походов и ее герои

Если удача — мерило верности тактики, а в войне трудно найти другое мерило, то тактика личного геройства долго оправдывала себя в войне с турками. Амбруаз не скрывает, что вокруг Ричарда было немало людей, которые ее осуждали. Однажды он вмешался в самую гущу турок; они почти держали его в руках, готовясь схватить. Каждому хотелось сделать это, но никто не решался, боясь удара его меча. В эту минуту один из его приближенных искусно выдал себя за короля и был уведен в плен. Тогда окружающие стали говорить:

«Государь, ради Бога, не ведите себя впредь так. Не ваше дело пускаться в такие приключения. Подумайте о себе и о христианах. У вас нет недостатка в храбрецах. Не ходите один в подобных случаях. От вас зависит наша жизнь и смерть… Если голова упадет, члены не могут жить». Многие давали ему подобные советы, но всякий раз, когда он знал о сражении — а факта битвы нельзя было скрыть от Ричарда, — он кидался на турок.

Недоброжелатели Ричарда упрекали его в «вероломстве». Но если он проявлял его в отношении врага, то это, очевидно, только соответствовало этике борца. Никто в конце концов не мог ему поставить в вину предательство друга. Мы помним, после каких событий Ричард встал против отца, но когда Генрих II умер, он проявил широкое великодушие к его сторонникам. За освобождение из германского плена он готов был отдать свое королевство, но наотрез отказался предать Генриха Льва. Нужно думать, что не одно упрямство, но и чувство чести и верность данному слову заставили его до конца быть покровителем отставного иерусалимского короля. Из всех вождей, побывавших в Палестине в эпоху третьего похода, он один, по-видимому, действительно мучился мыслью измены данному обету.

Кто знает, не было ли в безнадежных условиях христианской Сирии личное геройство единственным условием успеха? Только это, быть может, способно было сплотить воинов, которые, в свою очередь, не задумывались отдать жизнь за дело вождя. Возможно, именно в Сирии, возрождался на время завет древней дружины, записанный в I веке римским наблюдателем: «А когда дошло дело до битвы, стыдно вождю быть побежденным в доблести, стыдно дружине не сравняться доблестью с вождем. На всю жизнь бесчестье и позор тому, кто, пережив вождя, отступит из боя… Вожди сражаются за победу, товарищи — за вождя» [41] Тацит. Германия, гл. 14. .

Преданный, надежный, заботливый, делящий с армией счастье и несчастье — таким рисуется у Амбруаза «несравненный король». Войско остановилось лагерем около Соленой реки. Оно томится голодом. Некоторые убивают коней и задорого продают их на мясо. Король, узнав об этом, велит распространить в войске: всякий, кто отдаст его людям убитую лошадь, впоследствии получит от него живую. И мясо явилось в изобилии: «Все ели и получили по хорошему куску сала». Добравшись в марте 1192 года до Аскалона, крестоносцы начинают восстанавливать его стены и башни. «Король с обычным своим великодушием участвовал в работе, и бароны ему подражали. Всякий взял на себя подходящее дело. Там, где другие не являлись вовремя, где бароны ничего не делали, король вступался в работу, начинал ее и оканчивал. Где у них не хватало сил, он приходил на помощь и подбодрял их. Он столько вложил в этот город, что, можно сказать, три четверти постройки было им оплачено. Им город был восстановлен, им же он был потом разрушен».

В энергичном и суровом облике Ричарда Амбруаз охотно подмечает мягкие, сострадательные черты. Когда после первого неудачного похода на Иерусалим войско возвращалось по расползшимся от ненастья дорогам, положение людей и вьючных животных было самое печальное. «Скотина ослабела от холода и дождей и падала на колени. Люди проклинали свою жизнь и отдавались дьяволу. Среди людей была масса больных, чье движение замедлял недуг, и их бросили бы на пути, не будь английского короля, который заставлял их разыскивать, так что их всех собрали и всех привели [в Раму]».

За картинами болезней и смертей следуют картины погребений. Вот поле после битвы при Арсуфе. Госпитальеры и тамплиеры ищут тело отважного Жака Авенского. «Они не пили и не ели, пока не нашли его. И когда нашли, надо было омыть ему лицо; никогда не узнали бы его, столько получил он смертельных ран… Огромная толпа людей и рыцарей вышла навстречу, проявляя такую печаль, что смотреть было жалостно. Когда его опускали в землю, были тут короли Ричард и Ги… Не спрашивайте, плакали ли они». Это погребение происходило в дни, когда уже недалеко было время похорон всех надежд крестоносного войска третьего похода. Тон Амбруаза становится все более траурным, проникнутым каким-то возвышенным смирением. В безмерной печали крестоносца, не сумевшего завоевать Иерусалим, он пытается утешиться надеждой, что всем, кому дано было так много страдать, кому пришлось умереть у запертых дверей земного Иерусалима, открыты будут сияющие ворота Иерусалима небесного. Он ни в чем не упрекает своего героя. И, заканчивая свою «Историю» в неведомом углу Франции, Амбруаз словно все еще находится за морем, над мраком и бурями которого Ричард поднял высоко факел своего корабля, чтобы светить крестоносцам, стремившимся в обетованную землю.