Виталий Надыршин - Земля необетованная

В зале наступила полная тишина. Даже шаги за плотно закрытой дверью, шедшей по коридору дежурной машинистки, тупым набатом стучали в головах присутствующих. Да что скрывать, все были взволнованы, понимая, что именно сейчас прозвучит страшное слово, которое решит судьбу Великобритании. И через минуту это слово судьбы прозвучало.

– Да, господа, это война! – твёрдо произнёс премьер-министр.

– И это, джельтмены, война будет за целостность нашей территории! – поддержал Черчилля Альберт Александер.

– В таком случае, сэр, я полагаю, надо бомбить Рур, а не Берлин, тем самым оставить Германию без энергорессурсов, – проворчал один из депутатов.

Черчилль оставил предложение депутата без ответа.

– Как не прискорбно, господа, действительно – это уже война! Мы не Франция! Мы будем защищать нашу собственную землю до последнего британца, – подтвердил глава кабинета. – Я не открою большого секрета, но вынужден напомнить вам об одной народной традиции. В Англии принято вступать в брак только тогда, когда для семейного очага, вплоть до мелочей, уже всё приобретено. Мы же, потеряв в Дюнкерке массу вооружения, вступим в войну, не имея должного обеспечения. Это я вам, господа министры и депутаты, для информации сообщаю.

– Прискорбно, сэр, конечно, но мы можем теперь рассчитывать на помощь в получении оружия и амуниции из Америки? – задал вопрос один из парламентариев.

– Разумеется, сэр!

– А всё-таки, сэр Черчилль, почему Гитлер решил бомбить Лондон? – не унимался депутат. – Может быть, действительно, – это его отвлекающий маневр? Ведь совсем недавно, и года не прошло, правительство сэра Чемберлена считало, что для борьбы с Германией у Англии нет серьёзных оснований, а всё происходящее на Западе после разгрома Польши – тактический ход Гитлера, не более того. Так что, я думаю, бомбить нас – полный абсурд!

– У Гитлера и спросите, милорд! Я пока не знаю, почему он это сделал. Смею вас заверить, меня он в известность не поставил, – недовольно проворчал Черчилль. – Джельтмены! Вы знаете, что мои помыслы всегда были обращены к Европе… Поверьте, только в страшном сне я представляю катастрофу, если бы русское варварство накрыло Европу и уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. С середины тридцатых годов мы всячески намекали Германии, что главная угроза европейской цивилизации там – на Востоке. Какие цели сегодня преследует канцлер Германии Адольф Гитлер, я, действительно, не знаю. Знаю одно!.. Великобритания, господа, объявила войну Германии, теперь она её начнёт.

– А что, есть другой выход, сэр? – насмешливо произнёс один из парламентской оппозиции.

Черчилль не удостоил депутата ответом, и даже не взглянул в его сторону.

– Оправдывает нас одно – безвыходность. Великая империя, называемая Великобританией, в коей мы родились и живём, никому не может простить подобную наглость.

Собираясь с мыслями, Черчилль на какое-то время замолк. Затем, вздохнув поглубже, с присущим ему артистизмом, словно он выступал на Трафальгарской площади перед тысячами соотечественников, пафосно продолжил:

– Нас ждут серьёзные испытания и тяжёлые времена. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, но верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом как единое целое. Мы победим Гитлера, с русскими или без них, но не дадим коричневой чуме захватить Европу.

Вскоре, я буду говорить в парламенте. Я скажу депутатам, как я уже говорил и вам, – я не могу предложить Великобритании ничего, кроме крови, труда, слёз и пота. Перед нами пора тяжких испытаний. Много, много месяцев борьбы и лишений. Мы будем вести борьбу на море, на суше и в воздухе. Наша цель – победа! Ибо без неё не может выжить Британская империя, господа!

Голос Черчилля дрогнул. Наступила пауза. Справившись с нахлынувшими чувствами, премьер продолжил: – Без полной победы не может выжить Британская империя, не может выжить все то, за что стоит Британская империя,

После этих патриотических слов, Черчилль призвал присутствующих забыть о партийных разногласиях и сплотиться в своих рядах.

Все понимали, что премьер оттачивает свою речь перед выступлением в парламенте, а потому не перебивали, и не задавали лишних вопросов.

Наконец, красноречие Черчилля иссякло.

– А теперь, господа, думаю, нам пора расходиться. Неотложные дела ждут нас всех.

Совещание закончилось, все разошлись. И только Черчилль остался в душном зале. Привычно дымя кубинской сигарой, он пристально разглядывал карту своей страны, всматриваясь в контуры бесконечной изломанной линии побережья Британских островов.