Оскар Шервин - Шеридан

«Лорд Адольфус Фицкларенс держит пари с г-ном Джорджем Бентинком на 10 фунтов стерлингов, что в течение года в Лондоне не будет произведен ни один выстрел по причине раздражения».

«Г-н Ф. Кавендиш спорит с г-ном Браунригом, ставя два против одного, что он ляжет спать, не убив за день ни одной трупной мухи».

Об заклад бились по любому поводу, и не было для любителей пари ничего запретного. В одно прекрасное утро 1750 года как раз напротив кофейни Уайта внезапно упал навзничь какой-то человек. Завсегдатаи кофейни тотчас же принялись держать друг с другом пари насчет того, выживет этот несчастный или испустит дух. Кто-то предложил, чтобы бедняге пустили кровь, но держащие пари стали громко протестовать, утверждая, что применение ланцета нарушит справедливое соотношение ставок.

Г-н N, поспорив на 1500 фунтов, что человек может прожить двенадцать часов под водой, нанял какого-то отчаянного малого, посадил его ради эксперимента в трюм корабля, а корабль затопил. Ни о корабле, ни о человеке с тех пор больше никто ничего не слышал.

Ну и конечно же, заключались пари о том, какая из двух незамужних леди первой произведет на свет ребенка или какой из двух мужчин первым женится. С одинаковым жаром спорили о том, долго ли продержится министерство, много ли еще проживет министр, какая лошадь придет первой на скачках, чья собака окажется резвее, чем кончится состязание кулачных бойцов, кто выиграет партию в бильярд или какой петух победит в петушином бою. В общем, ставки были высокие, чаши глубокие, и каждый развлекался, как мог.

В ту же пору началось повальное увлечение лотереей. Оно охватило все слои общества, начиная от аристократа, который мог позволить себе приобрести целый лотерейный билет, и кончая служанкой, сумевшей всеми правдами и неправдами (например, воруя по мелочам) скопить сумму, необходимую для покупки шестнадцатой части билета. Сами законодатели стали жертвой лотерейной горячки. Народу, рассуждали они, лотерея пришлась по душе, так почему бы и не поддержать ее? Разве не по жребию разделили племена землю Ханаанскую? Разве не по жребию был выбран царем Саул?..

И вот приближается долгожданный день, когда должны решиться судьбы тысяч. Жизнерадостный владелец лотерейного билета, наперед убедивший себя в том, что выиграет 20 тысяч фунтов стерлингов, считает ниже своего достоинства идти к месту своего предвкушаемого торжества пешком; на ближайшей стоянке он нанимает шестиместный экипаж, запряженный парой лошадей, или на худой конец — портшез — кожаное кресло, в котором его доставят к лондонской ратуше. Что? Пешком?! Он, владелец билета, на который вот-вот выпадет выигрыш? Как бы не так! Эй, карету! Карету! К ратуше! Да поскорей! Не беда, что за проезд запрошено втридорога, — торговаться не будем. До экономии ли теперь? Главное — чтобы побыстрее: нашему оптимисту не терпится получить состояние, которое само идет ему прямо в руки. Как людно сегодня в зале ратуши, какие вокруг возбужденные, взволнованные лица! На одних написана надежда, на других — смешение надежды и страха, на третьих — глубокая сосредоточенность. Сразу видно, люди гадают, скоро ли начнется розыгрыш; скоро ли разыграют их номера; выигрышным или пустым окажется их билет; если выпадет выигрыш, то на какую сумму; если выйдет пустой билет... Смотрите, смотрите! У приютского мальчишки, который будет вытягивать номера, завертывают рукава. Спрашиваете зачем? Чтобы не спрятал под манжетой выигрыш — однажды его чуть было не застукали за этим делом. Глядите, колесо закрутилось. Выпал выигрыш! Что, что? Нет? Ах, вот как. Тише там! Перестаньте шуметь! Ба, возможно ли? Да, сомнений нет. Вон та толстуха служанка, которая то бледнеет, то краснеет от волнения, стала счастливой обладательницей 12 тысяч фунтов стерлингов, шестнадцатой части выигрыша. В дальнем конце зала шум и гомон. Наконец водворяется молчание. И снова завертелось колесо фортуны. Все напрягают зрение и слух, вытягивают шеи — может, мне повезет на этот раз? — увы и ах, пустой билет.

Долги — характернейшая примета того века, поистине «золотого века» для должников. Считалось, что долги никоим образом не бросают тень на репутацию человека. Был популярен тост: «За длинные пробки и длинный кредит». Обрушиваясь с критикой на законы о долгах, Берк горько сетовал на то, что эти законы исходят из презумпции о кредитоспособности каждого человека — презумпции, которая, по его словам, совершенно не соответствует реальным фактам. В среде богемы, как в низших, так и в высших ее слоях, залезать в долги было чем-то само собой разумеющимся. Двое известных драматургов, ученых и остроумцев того времени, Мерфи и Камберленд, были в долгах по уши, причем Мерфи расплачивался (без намерения обмануть кредитора) векселями, которые отказались акцептовать, и уже запроданными авторскими правами. Даже беднягу Тикелла, по уверению его жены, «изводят заимодавцы, требующие денег, которых у нас, бог видит, вовсе нет». Знатным дамам из общества иной раз приходилось занимать пять фунтов у своих лакеев, потому что эти бесконечные бутоньерки и шелковые чулки были сущим разорением. Родни так запутался в долгах, что выпутаться ему удалось только благодаря щедрости французского фельдмаршала. К 1773 году Фокс задолжал 100 тысяч фунтов, и девять раз в течение этого года к нему приходят на дом взыскивать долги по исполнительному листу. Союзник Фокса генерал Бергойн вынужден был, прежде чем отправиться воевать в Америку, скрываться от кредиторов во Франции. Даже Питту не было покоя от судебных приставов, а что касается наследного принца, то в 1786 году заместитель шерифа целых два дня фактически оккупировал его резиденцию, Карлтон-хаус, хотя дело шло о взыскании незначительной суммы порядка шестисот фунтов. Одни несостоятельные должники брали взаймы у других, таких же неплатежеспособных; вот самый поразительный пример: накануне отъезда в Ньюмаркет на скачки Фокс обратился к Шеридану с просьбой ссудить ему денег.