Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

«Немцы сеют уже не ветер, а бурю, и пожнут ураган, который должен будет снести любой немецкий след в Чехии – и навсегда!» – записал в своем дневнике 31 октября 1941 года чешский священник Франтишек Вонка 338 338 Doba zkoušek a naděje. Deník děkana Františka Wonky z let 1938-1945. Město Manětín, 2010. C. 387 (далее – Doba zkoušek a naděje). . «Лидице, Лежаки и гекатомбы убитых невинных чехов призывают к страшной мести», – это запись в том же дневнике от 1 ноября 44-го 339.

«Чехи ненавидели немцев совсем не как представителей оккупационного режима, как угнетателей, как нацистов или генлейновцев, но именно как немцев. И чешская ненависть не была меньше оттого, что оставалась скрытой. Она была тем более злой, чем менее храброй. А слишком низкие поклоны сопровождались мыслями о мести, которые очень плохо сочетались с масариковским гуманистическим идеалом как предполагаемой характерной чертой и самим смыслом существования чешского народа», – пишет Ян Тесарж в «Мюнхенском комплексе» 340 340 Тесарж. C.145. .

Переговоры о будущем изгнании немцев начались задолго до конца войны. Уже на своей первой встрече с Молотовым, которая состоялась летом 1942 года в Лондоне, президент Бенеш сообщил ему: «Мы хотели бы избавиться от значительного их числа либо от всех тех, которые провинились как нацисты». Советский нарком иностранных дел в ответ сказал, что это внутреннее дело Чехословакии, в которое СССР вмешиваться не планирует 341. Позже, когда на территории Чехословакии уже давно шли боевые действия, Молотов сообщил Бенешу, что пора переводить разговор в практическую плоскость – «сколько и как надо выселять» 342. К этому времени Чехословакия уже заручилась согласием и Великобритании, и Соединенных Штатов Америки. Летом необходимость выселения немцев была зафиксирована на Потсдамской конференции.

Изгнание сопровождалось многочисленными зверствами. В мае 1945-го после импровизированного партизанского суда над местными немцами несколько десятков человек были расстреляны в городе Ланшкроун, до конца войны – преимущественно немецком. (Исторический курьез заключается в том, что уже в наше время власти Ланшкроуна отказались лишить Гитлера почетного гражданства города, которое он получил в 1939 году.)

В Усти-над-Лабем были без суда убиты десятки немцев – по немецким источникам, сотни или даже тысячи, но такие оценки все же считаются завышенными. Несколько человек было утоплено в пожарных баках, некоторых сбрасывали в реку и расстреливали в воде. Выселение немцев из Брно, где они составляли около половины населения, вошло в историю под названием «марш смерти»; как практически во всех случаях, количество жертв марша разнится с чешской и немецкой (в данном случае – австрийской) стороны, но в конечном итоге счет все равно идет на тысячи. По судетонемецким источникам, в ходе депортаций погибли 272 тысячи человек (это 8% немецкого населения Чехословакии). Совместная чешско-германская историческая комиссия называет куда меньшие цифры – до 30 тысяч человек.

Довольно долго после войны вопрос чешско-немецкого примирения просто не существовал. В отношениях Чехословакии и ГДР он был табуирован; между Чехословакией и ФРГ много лет не было дипломатических отношений. С 1955 года внешняя политика Западной Германии руководствовалась доктриной Хальштейна, запрещавшей признавать государства, имеющие дипломатические связи с ГДР. Однако доктрина не выдержала испытания временем. Первыми отступлениями от нее ознаменовалась вторая половина 60-х: в 1967 году Бонн восстановил отношения с Югославией и установил их с социалистической Румынией (Советский Союз был исключением из правила с самого начала).

11 декабря 1973 года в Праге был заключен договор о взаимных отношениях между Чехословакией и ФРГ, и вот что сказал при его подписании канцлер Вилли Брандт: «Договор не санкционирует произошедшую несправедливость; следовательно, он тоже не означает, что мы задним числом узакониваем изгнание. Но я очень надеюсь, что вчерашняя вина, которую нельзя искупить разговорами, не в состоянии удержать наши народы от риска примирения» 343. Тем не менее о серьезном диалоге, затрагивающем проблему судетских немцев, говорить не приходилось. Изгнанники из Богемии и Моравии, как правило, примыкали к правому флангу немецкой политики и представляли собой вполне заметную электоральную силу, особенно в Баварии, однако на первое место их интересы все-таки не выходили. А в самой Чехословакии образ судетонемецких реваншистов, мечтающих снова захватить запад страны, служил удобным жупелом для пропаганды.