Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

О реформах спартанского царя Клеомена III мы узнаем главным образом из биографии этого царя у Плутарха. Не вызывает сомнения, что Плутарх при написании биографий Агиса и Клеомена главным образом использовал Филарха, на которого он сам неоднократно ссылается. Будучи лаконофилом и горячим поклонником царей-реформаторов, Филарх дал самую высокую оценку как им самим, так и их реформам. Это особенно относится к Клеомену — центральной фигуре последних книг его «Истории». По словам Т. Африки, «наполненный драматическими и героическими сценами, часто театральный рассказ Филарха изображает царские реформы в самом благоприятном свете, игнорируя или затемняя их менее привлекательные аспекты» [308]. Плутарх в своих оценках, как правило, следовал за Филархом, стиль которого как нельзя лучше соответствовал стилю самого Плутарха. Даже Клеомена, чьи поступки далеко не всегда выглядели безупречными в моральном отношении, Плутарх вслед за Филархом оправдывает и каждый раз находит наиболее выгодное для спартанского царя объяснение. Насколько романтический ореол вокруг Клеомена соответствовал действительности, может подсказать как анализ текста Плутарха, так и сравнение его данных с другими источниками, главным образом с Полибием, у которого не было повода восхищаться Клеоменом.

Полибий, в отличие от Плутарха, не был склонен идеализировать Клеомена. Скорее, наоборот, он относился к нему с известным предубеждением, вполне понятным для защитника Ахейского союза и противника социальных революций. В шестой книге «Всеобщей истории», где Полибий неоднократно упоминал Спарту и с похвалой отзывался о законодательстве Ликурга, он тем не менее опустил тему, непосредственно повлиявшую на судьбу Ахейской федерации и всей Греции: он оставил без внимания реформаторскую деятельность Клеомена. Б. Шимрон объясняет такое молчание Полибия его нежеланием останавливаться на событиях, которые в конечном счете подтолкнули его героя Арата к роковому для Греции союзу с Македонией [309].

Причина явно враждебного настроя Полибия по отношению к Клеомену и его реформам объясняется также отсутствием большой временной дистанции между ним и спартанским царем. Для Полибия все события, связанные с Клеоменом, были делом недавнего прошлого, еще остро переживаемого и неоднозначно оцениваемого. А для Плутарха те же самые события являлись только антикварной древностью, и поэтому его отношение к Клеомену «более нейтрально, более объективно, лишено личной заинтересованности» [310].

Хотя Полибий не испытывал симпатий ни к современной ему Спарте, ни к врагу его родины Клеомену, которого считал тираном, принесшим беды Спарте, тем не менее он отдавал должное несомненным талантам спартанского царя. Свой рассказ о гибели Клеомена в Египте он завершает такими словами: «Так кончил жизнь Клеомен, человек искусный в обращении, способный к ведению государственных дел, словом, самой природой предназначенный в вожди и цари» (V. 39. 6).

Остальные древние писатели не добавили ничего принципиально нового к сообщениям Полибия и Плутарха.

Современные ученые далеко не однозначно оценивают как личность Клеомена, так и его реформаторскую деятельность [311]. Во многом их оценка зависит от степени доверия к двум древним авторам, Плутарху и Полибию, по-разному трактующим историю царствования Клеомена. Агиографическая традиция, берущая свое начало от Филарха и органически воспринятая Плутархом, делает ударение на преемственности, на идентичности идеологии Агиса и Клеомена. В современной науке, наоборот, стараются найти и находят принципиальные отличия между этими двумя царями-реформаторами. В Клеомене видят скорее истинного наследника своего отца Леонида, человека, менее всего склонного к романтической рефлексии и сознательно стремящегося к монархической власти [312]. Стремление к упрочению власти собственной и самого института царской власти признается в современной историографии одной из главных целей реформ Клеомена [313].

К середине IIΙ в. [314]Спарта достигла дна демографической ямы. Здесь, судя по данным Плутарха (Agis 5. 6–7), оставались не более ста семей, владевших всеми богатствами страны. Только члены этой корпорации занимали места в правящих структурах и управляли страной. Остальная малоимущая часть гражданства, скорее всего, вовсе не участвовала в принятии решений. Даже эфорат, куда прежде имел шанс попасть любой гражданин независимо от его имущественного статуса (Arist. Pol. II. 6. 14. 1270 b), теперь превратился в орган правящей олигархии.