Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Михайловский Н. К . Записки профана. С. 233.

Дневник писателя. 1876. Июль – август (Post scriptum) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 23. С. 103.

Там же.

Леонтьев К. Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и гр. Лев Толстой. М., 1882. С. 20.

Леонтьев К. Наши новые христиане…

Дневник писателя. 1876. Июль – август (Идеалисты-циники) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 23. С. 65.

Там же. С. 66.

Дневник писателя. 1876. Июнь (Восточный вопрос) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 23. С. 45.

Дневник писателя. 1876. Октябрь (Новый фазис Восточного вопроса) // Там же. С. 150.

Дневник писателя. 1877. Декабрь (К читателям) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 26. С. 128.

В данном случае мы говорим о тексте как о самостоятельном объек те исследования.

Лотман Ю. М . Анализ поэтического текста. Л., 1972. С. 8.

Дневник писателя. 1876. Январь (Вместо предисловия) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 22. С. 5–6.

Процитировав этот заголовок, один из рецензентов замечал: «Можно было бы прибавить ещё: и о сапогах всмятку» (Новости. 1876. 7 февраля. № 38).

Скрытый иронический эффект усиливается тем, что глагол «врут» переносит свое значение с последней фразы первого абзаца на первую фразу второго абзаца («врут с полным спокойствием» – «нынче все с полным спокойствием»). Хотя глагол в последней фразе опущен, ее позиция провоцирует присутствие этого глагола («нынче все <���врут> с полным спокойствием»). «Полному спокойствию» придаётся уничижительный оттенок. Характерно, что один из газетных рецензентов применил это «общее» рассуждение Достоевского к вполне конкретной ситуации. Упомянув о банкротах, убегающих с чужими деньгами за границу и посылающих оттуда привет родственникам и кредиторам (очевидно, намек на книгопродавца Базунова), рецензент далее замечает: «Г-н Достоевский совершенно прав, говоря в своем “Дневнике писателя” <���…> что у нас все дела такого сорта делаются с “полным спокойствием”» (Сын отечества. 1876. 4 февраля. № 129). В данном случае текст «расшифровывается» хотя и произвольно, но в соответствии с заложенными в нём смысловыми потенциями.

Ср. сходные по значению выражения sancta simplicitas (святая простота) и русскую поговорку «Простота хуже воровства».

Ср. употребление слова «записочка» в речи Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании»: «…если на случай, – ну так, на всякий случай, – пришла бы вам охота <���…> как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом – ручки этак на себя поднять <���…> то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчечки, две только строчечки…» (VI, 353).

Ср. у Некрасова: «Добрый папаша! К чему в обаяньи умного Ваню держать?» («Железная дорога»).

Замечательно, что именно эта фраза Достоевского вызвала бурное негодование петербургской прессы, воспринявшей слова писателя буквально: «Мы не берём на себя смелость заползать в души несчастных людей с опытностью автора Раскольникова, но <���…> не можем не заметить ему, что он говорит нелепость колоссальную <���…> за все годы ни разу нам не удалось прочитать, чтоб человек лишил себя жизни оттого, что у него “нет денег нанять любовницу” и больше ни от чего. Это просто какая-то нелепость, которая тем более непростительна романисту» (Петербургская газета. 1876. 4 февраля. № 24. Ср.: Сын отечества. 1876. 4 февраля. № 2; Иллюстрированная газета. 1876. 15 февраля. № 17). Все эти высказывания свидетельствуют о том, что некоторые газетные критики воспринимали «дневниковую прозу» Достоевского исключительно в качестве «прямой» публицистики – без учёта сложной многозначности текста. Между тем текст «Дневника» не сводится к сумме тех или иных «мыслей», а живёт в нескольких смысловых измерениях одновременно.

Уже во втором абзаце связь между автором и читателем устанавливается посредством прямого обращения к последнему («не слыхали ли вы»). Читатель подключается к авторскому монологу в качестве потенциального оппонента и собеседника.

Ниже Достоевский, сравнивая «своего» самоубийцу с гётевским («Страдания юного Вертера»), ещё резче подчеркивает нравственную неполноценность первого.