Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

До нас, как уже говорилось, не дошла интенсивнейшая переписка между Семипалатинском и Кузнецком лета – осени 1856 г. Отсутствуют также косвенные сведения, которые обычно можно извлечь из писем Достоевского к Врангелю: в их эпистолярии случился некоторый перерыв. Но можно сказать, что вплоть до конца ноября брачная перспектива для Семипалатинска не просматривается. «…Есть ли надежда, нет ли, мне всё равно, – пишет Достоевский. – Я ни об чем более не думаю. Только бы видеть её, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь» [713]. Но преданность, упорство, настойчивость и усиливаемая расстоянием страсть приносят свои плоды. Речь о Вергунове как муже уже не идёт. И подоспевшее наконец производство в первый офицерский чин окончательно склоняет чашу весов в пользу новоиспечённого прапорщика.

«Чего доброго, – говаривал он в молодости, – женят меня ещё на какой-нибудь француженке, и тогда придется проститься навсегда с русскою литературой!» [714]Женитьба на полу француженке оставляла родной словесности какой-то шанс.

Следовало ещё объясниться с братом.

Впервые о существовании невесты Михаил Михайлович узнаёт из письма Достоевского от 13–18 января 1856 г. Иными словами, почти полтора года, пока длился роман, брат ни о чём подобном не ведал. Его осведомляют об Исаевой одновременно с твёрдо заявленным намерением вступить в брак.

Как и следовало ожидать, Михаила Михайловича не приводят в восторг эти сибирские грёзы. «Не скрою от тебя, друг мой, что твоё желание сильно меня испугало», – пишет он Фёдору Михайловичу, хотя и добившемуся микроскопического продвижения по службе (он только что произведён в унтер-офицеры), но всё ещё лишённому гражданских прав. Он понимает, что унтер-офицеру самому не поднять семьи и предвидимые тяготы будут возложены на его, Михаила Михайловича, братские плечи. Разумеется, в своём письме он находит другие, однако не менее впечатляющие аргументы. «Я боюсь за тот путь, на который ты вступаешь, путь самых мелких прозаических забот, грошевых треволнений, одним словом, за эту мелкую монету жизни, на которую ты разменяешь свои червонцы. Выдержишь ли ты всё это? Не упадешь ли ты духом?» Брат умоляет брата одуматься и не жениться – «до тех пор, пока не устроятся твои обстоятельства» [715].

Ещё не дождавшись реакции корреспондента, Достоевский настоятельно просит его озаботиться тем, чтобы в случае поступления малолетнего Паши Исаева в Павловский корпус (намерение не осуществилось) мальчик был бы забираем по воскресеньям в семейство брата, дабы это общение благотворным образом сказывалось на нравственности ребёнка. «Не объел же бы тебя бедненький сиротка. А за сиротку тебе Бог ещё больше подаст», – вдохновляет он своего адресата [716].

Но это ещё не всё. Брат Фёдор с горячностью призывает брата Мишу написать незнакомой тому Марье Дмитриевне тёплое задушевное письмо – с изъявлением благодарности за её внимание к «бедному изгнаннику» и с готовностью в свою очередь «облегчить одиночество» её ребёнку, буде таковой окажется в Петербурге. Он простирает своё попечительство до того, что лёгким пером набрасывает подробный конспект (своего рода «рыбу») этого почти что родственного послания, после чего великодушно доверяет брату «покороче и получше» составить окончательный текст.

Отговаривая брата Фёдора от женитьбы, Михаил Михайлович прибегает ещё к одному неотразимому, как ему кажется, аргументу: «…Тебе 35 лет, но этого-то я и боюсь, мой бесценный. В эти годы уже нет той энергии. Тело просит покоя и удобств» [717].

Достоевский хорошо запомнит это братское назидание. (Интересно, что говорилось бы Михаилом Михайловичем через одиннадцать лет – доживи он до новой свадьбы своего корреспондента!) Спустя полгода, сообщая ему о предстоящей женитьбе («не пробуй меня отговаривать… Решенье моё неизменимо »), Достоевский добавляет: «Я уверен, ты скажешь, что в 36 лет тело просит уже покоя, а тяжело навязывать себе обузу. На это я ничего отвечать не буду» [718]. Надо думать, сей реприманд навсегда отвратил тонко чувствующего Михаила Михайловича от дачи подобных советов.

Позднее старший будет исправно выполнять семейственные поручения младшего брата, как то: приискание шляпки для Марьи Дмитриевны, пока супруги ждут в Твери разрешения на въезд в Петербург (куда, кстати, таганрогская уроженка въезжает впервые). «Шляпка должна быть серенькая или сиреневая, безо всяких украшений и цац, без цветов, одним словом, как можно проще, дешевле и изящнее (отнюдь не белая) – расхожая в полном смысле слова ». При этом строго указывается, что ленты необходимы исключительно «с продольными мелкими полосками серенькими и беленькими» [719].