Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Пока мой дед и его братья еще учились, умер в Ганновере в 1826 г. прапрадед Леонтий Леонтьевич, совершенно слепым. Последние годы он гулял в аллее своего имения, держась за протянутую по деревьям веревку. После него осталось завещание, по которому он все оставил младшему сыну, обязав его лишь выплачивать внукам от старшего сына ничтожные ежегодные пособия. Отец рассказывал потом, что утверждали, что это завещание было подсунуто на подпись слепому прапрадеду его женой, вместо другого, продиктованного им и распределявшего наследство между всеми потомками. Надо, впрочем, сказать, что кроме родовых земель и пенсии он ничего после себя не оставил.

Про вдову прапрадеда, приехавшую в Ганновер 35-тилетной красивой женой 75-летнего слепого старика, говорили, что она была любовницей вице-короля ганноверского, герцога Кем бриджского, брата короля Георга IV английского, что само по себе не похвально, но в те времена расценивалось значительно снисходительнее, чем ныне. У нее было два брата, один из которых был Варшавским губернатором, а другой флигель-адъютантом Александра I, звание для военного лестное и в то время редкое и данное ему, очевидно, из внимания к прапрадеду. В конце царствования Александра он был произведен в генералы и назначен командиром гренадерской бригады, но подал как раз в это время рапорт о разрешении ему продолжительного отпуска для устройства дел слепого моего прапрадеда, на что ему был дан характерный ответ царя: «Объявить Андржейковичу, чтобы выбирал или службу мне, или частные дела». Видимо, он выбрал службу, ибо принимал участие генералом в Турецкой войне 1828–1829 гг.

Мой дед, Александр Адамович, женился на польке и католичке, хотя и русской по фамилии, Суровцевой. Ее отец, артиллерийский полковник, умерший, когда ей было всего несколько лет, был женат на польке баронессе Шиллинг фон Капштадт, и их единственная дочь, выросшая в Западном крае, мало что имела в себе русского. Я помню бабушку уже 70-летней старушкой, маленькой и толстой. Была она большой доброты, и все ее любили, но, насколько я могу судить, она не обладала большой волей. После смерти деда она осталась без средств с двумя маленькими детьми и сравнительно скоро согласилась выйти вновь замуж за брата деда, Карла Адамовича, который как раз в это время, после 20 лет службы в Лейб-гвардии Драгунском полку, получил в командование Литовский Уланский полк. Как-то позднее, когда бабушке было уже больше 90 лет и она уже больше не вставала с постели, я сидел около ее кровати, и заговорили мы о моем дяде Иосифе, ее сыне от второго брака, о странностях которого я скажу после, и она, быть может, не сознавая хорошо моего присутствия, сказала, что дядя явился для нее наказанием Божьим за второй брак. «Но что ж мне было делать, чтобы дети не умерли с голода».

В начале Крымской войны Литовский полк пошел в Румынию, и бабушка вместе с детьми провожала мужа до границы. К этому времени относятся первые интересные воспоминания отца. Помнил он, как в Бессарабии эскадроны разлетелись по степи, испуганные гонимыми ветром шарами перекати-поля, видел целые стада дроф, и рассказал мне и про один тяжелый эпизод. Как-то Карл Адамович пересел в коляску бабушки и увидел в это время прячущегося в кустах около дороги солдата. Вестовой его привел и оказалось, что это был дезертир, которого было приказано отвести в эскадрон, и было добавлено «двести», т. е. розог. Карл Адамович считался мягким командиром, и такое наказание считалось не строгим, но у отца эта сцена осталась в памяти на всю жизнь.

Литовский полк принимал участие в боях под Силистрией, и Карл Адамович получил за них «золотое оружие» (в котором, кстати, ничего золотого, кроме названия, не было). Георгиевский крест у него уже был за 25 лет службы. Когда началась война в Крыму и Дунайская армия вернулась в пределы России, Литовский полк был поставлен на охрану участка побережья около Одессы. Бабушка поселилась в этом городе, и отец помнит панику, вызванную бомбардировкой его английской эскадрой, во время которой отличилась батарея Щеголева. Сенсацией явилось взятие кавалерией английского судна «Тигр», севшего на мель около Одессы, во взятии которого принимал участие и Литовский полк.

Отец передавал мне, что в армии было сильное возмущение командующим ею князем Горчаковым, уже слишком старым для этого поста. Помню из его рассказов, что у князя был попугай, который в Севастополе, где Горчаков заменил Меньшикова, после каждого артиллерийского выстрела, кричал «бум!». Утверждали, что будто бы после попугая это «бум» повторял аккуратно и Горчаков.