Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Свыше сорока лет пролежали эти воспоминания в наших семейных архивах, но теперь мы имеем возможность без купюр и идеологических шор ознакомиться с судьбой незаурядного человека, свидетеля и прямого участника многих судьбоносных для России и для эмиграции событий.

Еще в 1906 г. начал я писать мои записки и довел их тогда, насколько мне припоминается, до лета этого года. Затем избрание меня в гласные СПб-й Городской Думы и в члены 3-й Государственной Думы отвлекли меня от подробных записей о моем времяпрепровождении, и я делал только краткие ежедневные отметки о том, где я был и что делал. Как эти записные книжки, начатые в 1905 году, так и мои первоначальные записки остались в России, и что с ними сталось, я не знаю.

Затем еще в Дании, в 1918 г., я написал записки о революционных днях, и в Париже, вскоре после 1920 года, о моей работе в Северо-Западной Армии. Для последних я использовал в значительной степени мои письма жене. Затем в Париже, уже в 1926–1927 годах, написал я записки сперва о моем детстве, учебных годах и службе до 1907 г. Период 1907–1917, когда я был членом Государственной Думы, я тогда пропустил, ибо события Думской жизни я затруднился точно распределить по годам, и только в 1933–1934 годах, будучи в Нью-Йорке, нашел в «Паблик Лайбрари» стенографический отчеты Гос. Думы, послужившие мне основой для записок о Думе.

Все эти отдельные части моих воспоминаний я пересмотрел в 1947–1948 гг., кое-что к ним добавил, кое-что исправил и кое-что согласовал, но в основе первоначальный текст остался неизмененным. Изменил я кое-где и мою оценку событий, ибо ясно, что, принимая известное участие в их развитии, я не мог не смотреть на них иначе, чем теперь, когда меня от них отделяет от 50 до 30 лет. Кое-что, что тогда казалось важным, теперь вызывает только улыбку, и наоборот, теперь видишь, что известные, по тогдашнему суждению, мелочи породили позднее важнейшие события. Возможно, конечно, что и настоящие мои оценки далекого уже сейчас прошлого, окажутся ошибочными, но, во всяком случае, излагая прошлое, я старался не поддаваться посторонним влияниям (главным образом, печати того или другого лагеря), а сохранять независимость их оценок, как это не является подчас трудным.

Уже более полувека тому назад началась моя так тогда называемая «государственная и общественная деятельность», так что сейчас я являюсь одним из сравнительно немногих оставшихся в живых осколков того «потонувшего мира», от которого мало что сейчас сохранилось. Ушел он в прошлое не только внешне, но ушла с ним и его психология и его понимание жизни, и ныне многое в нем кажется странным, а подчас или смешным или преступным. Между тем, многое из этого, может быть, если не оправдано (чем я и не собираюсь заниматься), то понятно, если обратить внимание на постепенное развитие русской жизни и всего ее прежнего политического и экономического уклада. Между тем, если период до царствования Александра III более или менее освещен различными материалами и в числе их многочисленными воспоминаниями современников, то последние 40 лет империи обрисованы пока лишь по официальным данным, неизбежно оставляющим в тени ту духовную подкладку событий, которая подчас более всего интересна для понимания происшедшего. Поэтому мне казалось, что и мои воспоминания могут быть интересны для будущего историка нашей родины, как человека, в течение ряда лет стоявшего вблизи от власти. Мне не пришлось занимать видных ответственных постов, но наблюдать нашу общественную жизнь, вплоть до ее верхов, я мог с юношества, и позволяю себе думать, что кое-что из этих наблюдений будет небесполезно передать.

Я предвижу, что кое-что из моих заметок покажется сейчас не только странным, но даже непонятным — настолько радикальна перемена всего строя жизни в России. Прекрасно сознаю я также, что мой подход к тем или иным событиям будет иным, чем тот, в котором выросло настоящее поколение русских людей как в самой России, так и в эмиграции. Но если этим запискам доведется когда-нибудь увидеть свет, пусть мои читатели учтут, что я жил и работал в обстановке совершенно других идей, чем они. Пусть поверят они также, что пишу я не для того, чтобы подлаживаться под те или иные взгляды, чтобы обвинять или оправдывать кого-либо: целью моей является лишь рассказать то, что я видел или слышал, а насколько удачно я это сделал, судить, конечно, не мне.