Алла Краско - Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события

Основным рабочим помещением сотрудников ИБО служил особняк графов Бобринских на Красной (бывшей Галерной) улице. В ведении ИБО были переданы кроме Шереметевского дворца два прежде самостоятельных музея – Летний дворец Петра I в Летнем саду и Меншиковский дворец.

Историко-бытовым отделом руководил М.Д. Приселков, в Совет ИБО были избраны такие авторитетные ученые «со стороны», как историки академик С.Ф. Платонов и его ученик А.И. Заозерский, искусствовед А.Н. Бенуа, ученый-экономист В.Э. Ден. В Совет входили также все хранители отдела: В.К. Станюкович, Н.Е. Лансере, В.И. Лесючевский, М.Ф. Фармаковский, П.Н. Шеффер. Некоторые из них еще до революции сотрудничали с графом С.Д. Шереметевым в исторических обществах, бывали в Фонтанном доме и хорошо понимали его уникальность.

По мнению членов Совета ИБО, основной задачей музея было сохранение ядра Фонтанного дома как единственного в своем роде памятника «вельможного» быта, но также все понимали, что необходимо вводить в экспозицию элементы нового с тем, чтобы Фонтанный дом стал Музеем дворянского быта и крепостной среды XVIII – XIX веков.

В октябре 1925 года состоялось специальное заседание Совета ИБО, посвященное перестройке экспозиции Музея быта в Фонтанном доме. В.К. Станюкович предложил концепцию выставки из семи разделов, выстроенных в хронологическом порядке. Они должны были быть посвящены (соответственно): фельдмаршалу Шереметеву, графу Петру Борисовичу, графу Николаю Петровичу, графу Дмитрию Николаевичу, графу Сергею Дмитриевичу, последнему поколению – детям графа С.Д. Шереметева и им же как помещикам имений Гавронцы Полтавской и Баланда в Саратовской губерниях, и, наконец, графу Александру Дмитриевичу Шереметеву. Оценки, высказанные при обсуждении этой концепции коллегами хранителя, оказались скорее негативными. Так, Н.Е. Лансере сказал, что эта концепция носит «несколько мемориальный характер», и достаточно прозрачно намекнул, что такой принцип организации экспозиции вряд ли будет приемлем. А.И. Заозерский сказал, что, по его мнению, «…Шереметевы кроме Бориса Петровича были жалки как политические фигуры, но были красочные как фигуры помещиков… были гуманными…».

Тогда никакого решения принято не было. Но стоит обратить внимание на то обстоятельство, что музейщики середины 1920-х годов обладали значительной независимостью, поскольку время жесткого идеологического контроля еще не наступило.

Однако оно уже ощущалось. В этом смысле интересно эмоциональное выступление Н.Г. Пиотровского на одном из заседаний Совета ИБО в 1925 году. Он говорил об отношениях между научными работниками и властью, опираясь на собственный опыт. Многие деятели науки и культуры пришли работать в Художественно-исторические комиссии, которые в первые годы после революции призваны были спасать национальное культурное достояние: «…Мы (члены комиссии в Петрограде. – А. К .) в свою пору заявили, что, не признавая принципов, проводимых властью (большевистской. – А. К .), мы остаемся на посту по чувству долга. Это было непросто, мы рисковали собой, и, казалось, мы могли рассчитывать на доверие. Нам действительно обещали автономию, но постепенно ее сокращали. Недоверие к нам увеличивалось, власть переходила к лицам некомпетентным, ни одно постановление Комиссии не выполнялось. И в конце концов власть сосредоточилась в Коллегии… из трех лиц: Луначарского, Киммеля и Ятманова. Первый поглощен большой политикой, второго научно-художественные вопросы не волнуют. Власть у Ятманова. Факты (сперва по Зимнему дворцу): мы привели в порядок вещи, занялись инвентарем, хотели описать весь худо жественный материал Зимнего. Но вот различные части дворца отданы под учреждения, меры охраны теряют всякий смысл. Дворец как художественный памятник быстро разрушается. Комиссия все узнает со стороны, в некоторые части дворца ее не пускают. Мы поднимем вопрос о домовых церквах… нас заподозревают в контрреволюции. Мы выдаем охранные грамоты – в газетах публикуется, что эти грамоты недействительны. Из дворцов сохранился только Шереметевский. По административно-хозяйственной стороне: сметы не составлены, дрова не запасены. Каждый Совет может создать свою художественно-историческую комиссию. Все это вместе требует неотложных мер по спасению культуры и старины». О деятельности ИБО и о достижениях и трудностях в его работе рассказывает в своих воспоминаниях известный ленинградский музейный работник Владислав Михайлович Глинка, начинавший свой путь именно в этом отделе. Он писал, что отдел должен был «…параллельно с выставками художественного и этнографического отделов освещать историю быта исчезнувших в результате революции классов царской России. Первоначально отдел размещался в особняке графов Бобринских на Галерной улице, куда свозились и собирались из брошенных владельцами или конфискованного имущества коллекции и где был открыт ряд экспозиций, последней из которых являлся „Купеческий портрет XVIII – XIX вв.“. Материалы были собраны в основном в провинции. Во главе Русского музея стоял в те годы Н.П. Сычев, затем И.А. Острецов, всемерно поддерживавшие работу ИБО, филиалом которого был Фонтанный дом графов Шереметевых. В Фонтанном доме, наряду с залами естественно сложившихся коллекций, великолепно отражавших дворянский быт, существовала большая и очень тщательно сделанная выставка „Труд и быт крепостных XVIII – XIX веков“… Потом над Русским музеем разразилась гроза в связи с делом академиков С.Ф. Платонова и Е.В. Тарле, арестованы и осуждены сотрудники ИБО: профессор М.Д. Приселков, заведующий Художественным отделом П.И. Нерадовский, Н.П. Сычев, этнограф А.А. Миллер и др. …вскоре и Н.Е. Лансере…». «Классовый враг на историческом фронте» – под таким девизом развернулась в Ленинграде общегородская дискуссия в связи с обвинениями Платонову и Тарле.