Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

Проповедники апеллировали не только к религиозным, но и к гражданским чувствам соотечественников. Особым гражданским пафосом отличались проповеди епископа Тульского и Белевского Амвросия (Протасова). В одной из его проповедей 1814 г. дается развернутая характеристика истинных сынов отечества, явно отсылающая к радищевской традиции. Сопоставление этой проповеди с известной статьей Радищева «Беседа о том, что есть сын Отечества», опубликованной в журнале «Беседующий гражданин» в 1789 г. [108], обнаруживает не только тематическое сходство, но и более радикальную трактовку проблемы «личность и общество». Для Радищева истинный сын отечества – это прежде всего свободный человек, противостоящий рабу: «под игом рабства находящиеся не достойны украшаться сим именем» [Радищев, 1938, с. 215]. Поэтому при характеристике качеств, отличающих истинного патриота, автор не только акцентирует черты, связывающие его с обществом, но и подчеркивает его личностную самодостаточность. Патриот, в представлении Радищева, честолюбив, благонравен и благороден. Это не руссоистский гражданин, утративший естественную самодостаточность первобытного человека и считающий «себя… частью единицы» [Руссо, 1981, с. 28]. Для Радищева истинный человек и истинный гражданин являются синонимами: «Истинный человек есть истинный исполнитель всех предустановленных для блаженства его законов; он свято повинуется оным» [Радищев, 1938, с. 221].

В проповеди Амвросия (Протасова) истинный сын отечества приближен к руссоистской трактовке. Прежде всего он противопоставляется слепому эгоизму обыкновенных и корыстных душ. Первые «не умеют ценить всех благословений общественной жизни. Оне наслаждаются благодеяниями ее без чувствования, без благодарности, без сознания, что всем обязаны они обществу». Вторые «не мыслят, что живут для отечества, но думают, что отечество существует точию для них» [Амвросий, 1814 а , с. 6]. В отличие от них «истинный сын отечества несет все на жертвенник отечества, и покой свой, и стяжания своя, и удовольствия жизни, и самую жизнь свою, когда благо общее того требует» [Там же, с. 5]. Далее Амвросий показывает, как в различных гражданских состояниях – чиновника, воина, вождя и правителя – проявляется патриотическое самоотречение. Особое внимание обращает на себя то, что правитель (монарх) также назван сыном отечества. Даже Радищев в своей статье называет монарха «Отцом Народа», служение которому приравнивается к служению государству.

Помещение монарха среди прочих истинных сынов отечества и определение круга его обязанностей («он не дает покоя очима своима, и веждома дремания, доколе не устроит порядок общественный, доколе не водворит повсюду мира и тишины, обилия и довольства, доколе не воздаст всякому суд и милость» [Там же, с. 7–8]) может показаться значительным снижением его царского образа. Отчасти это может быть обусловлено индивидуальными особенностями проповедника. Однако следует отметить, что включение царя в ветхозаветный нарратив нередко шло вразрез с широкой практикой сакрализации монарха. С одной стороны, проповедники довольно часто и охотно именуют Александра I Христом [109]. Так, например, митрополит Платон при посещении царем Москвы в июле 1812 г., послал ему из Вифании образ Сергия Радонежского и обратился с письмом, в котором говорилось: «Первопрестольный град Москва, новый Иерусалим, приемлет Христа своего, яко мать, во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающуюся мглу, провидя блистательную славу Твоея Державы, поет в восторге: Осанна, благословен грядый!» С другой стороны, Александр как участник событий должен был ассоциироваться не с Богом, а с народным царем или героем. Поэтому уже в следующей фразе митрополит Платон уподобляет Наполеона Голиафу, а Александра – Давиду: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; но кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни» [Михайловский-Данилевский, 1850, с. 184] [110].

Наименование Александра «Христом» (помазанником) и уподобление его Давиду имеет различную информационную природу. Первое отсылает к устоявшейся отечественной традиции сакрализации монарха [Живов, Успенский, 1987, с. 47–154] и в силу этого мало информативно; второе порождено конкретной ситуацией и направлено на пробуждение в сознании аудитории соответствующих ассоциаций. Отсюда ее повышенная информативность.