Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I - 1878 – лето 1907 года

Семинарское бунтарство имело как общие для всей эпохи, так и частные причины. С одной стороны, росли социальный протест, недовольство и радикализация интеллигенции, эти процессы докатывались и до Грузии. К этому прибавлялось усиление политики церковной русификации, вызывавшей естественное недовольство местного духовенства. И в духовном училище, и в семинарии преподавание велось на русском языке. Возникали разнообразные националистические движения, требования школьного обучения на родном языке, что в условиях Грузии немедленно оборачивалось соперничеством элит населявших ее народностей, каждая из которых претендовала на свой алфавит, литературный язык и школу [143]. С другой стороны, семинаристов раздражали суровые порядки учебного заведения, жесткая регламентация поведения и режима, длительные обязательные церковные службы. Тем более что многие юноши, наверное, оказались в семинарии не из-за глубокой религиозности и искреннего желания стать священником, а по житейскому расчету и скудости выбора мест учебы. Стоит ли удивляться, что строгость семинарии приводила к обратному результату? Ученики шли в революционные организации и становились ярыми атеистами. Сам Сталин в беседе с Э.Людвигом в 1931 г., отвечая на вопрос, не плохое ли обращение со стороны родителей толкнуло его на оппозиционность, сказал, что родители обращались с ним совсем не плохо, «другое дело духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером» [144]. Несколько десятилетий спустя Сергей Берия, сын Л. П. Берии, записал примечательные слова Сталина. Тот удивлялся, отчего Ленин так сильно ненавидел церковь: «Мы с Микояном часто задавали себе вопрос, в чем была причина. В нашем случае это чувство понятно: мы бывшие семинаристы. Но в отличие от Ленина наша враждебность к религии не имеет под собой никаких личных мотивов. Должно быть, что-то произошло в его жизни, из-за чего он стал таким непримиримым по отношению к православию» [145]. Итак, для Сталина семинарское прошлое обусловливало неприязнь к церкви и религии, причем ничего специфически личного в этом чувстве он не находил.

Но не следует обманываться рассказами мемуаристов и полагать, что Сосо с первых шагов в семинарии вел себя как бунтарь. Как минимум первые два класса ничего подобного не было. Это доказывают как сохранившиеся сведения о его успеваемости, так и данные кондуитного журнала о проступках учеников.

Копии материалов семинарии имеются в собрании фонда Сталина бывшего ЦПА ИМЭЛ. Подлинники, очевидно, следует искать в архивах Грузии. Было ли то следствием низкой квалификации сотрудников или намеренного стремления запутать читателя, но машинописные копии, сделанные в 1930-х гг., весьма небрежны: сведения о Джугашвили вырваны из контекста, встречаются явные ошибки, непонятно, как выглядел и был оформлен подлинный документ; местами складывается впечатление, что в копии механически соединены выдержки из разных документов. В отдельных случаях это скорее не копии, а выписки из классных журналов, годовых табелей. Имеются копии ассистентских и преподавательских экзаменационных ведомостей, исходное соотношение между которыми и распределение обязанностей преподавателя и ассистента на экзамене не вполне ясны. Некоторые копии экзаменационных ведомостей снабжены совершенно анекдотическим заголовком «Товарищу СТАЛИНУ выставлены отметки по следующим предметам».

Для прижизненных биографов Сталина вопрос о семинарии был несколько неловким и двусмысленным: все же не самое подходящее место для революционера, марксиста и атеиста. Оттого, вероятно, и скопированы семинарские документы были так неуклюже. Оттого и в воспоминаниях товарищей по семинарии царит столь показательный разнобой, когда одни утверждали, что Джугашвили был лучшим учеником, другие—что чуть ли не с самого поступления забросил занятия, сделался борцом с семинарской косностью, ханжеством и суровым режимом (и то и другое, впрочем, лежит в русле рассказов о маленьком Сталине как о чудо-ребенке, а также прирожденном вожаке и защитнике угнетенных). В самом деле, мудрено решить, что из этого более к лицу будущему вождю советской державы. Эта же идеологическая путаница просматривается в позднейшем доносе на главного семинарского «гонителя» Сталина – иеромонаха Димитрия (Абашидзе), который в 1940 г. был репрессирован, причем доносчик подчеркивал, что именно Абашидзе выгнал вождя из семинарии [146].