Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II - лето 1907 – март 1917 года

Померанцева. […] Этот эпизод относительно митинга, это возмутительное выступление Каменева, все это было вскрыто тогда, в 1926 году, на пленуме ИККИ, когда выступал товарищ Сталин. […] Товарища Сталина тогда на митинге не было и тов. Швейцер поспешила известить товарища Сталина о том, что тут происходят безобразия, потому что Каменев в это время являлся самым почетным человеком. И товарищ Сталин вынужден был пойти и остановить все это представление. Так было дело. Я была на этом митинге и тов. Швейцер была страшно возмущена, нужно было все это дело прекратить, и нужен был именно авторитет товарища Сталина.

Товарищ Сталин пришел, но что он говорил Каменеву, никто не может сказать. Я хорошо помню, он отозвал Каменева за кулисы и там ему что-то крепко сказал.

Из стенограммы беседы со старыми большевиками в Музее Ленина, 10 апреля 1950 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 4–6.

19. Фраза о Каменеве вычеркнута.

№ 19

Из стенограммы беседы со старыми большевиками:

Шепелева (ИМЭЛ). Как долго был товарищ Сталин в Ачинске? Сколько дней были в пути от Ачинска до Петрограда и сколько времени пробыл товарищ Сталин в Ачинске, когда оттуда приехал?

Швейцер. Мы поехали 8-го, назначено было 7-го, но мы выехали на день позже экспрессом. 12 числа мы уже были в Петрограде.

Из стенограммы беседы со старыми большевиками в Музее Ленина, 10 апреля 1950 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 11–12.

№ 20

Ленин – Карпинскому:

Мы думаем, что отъезд состоится в пятницу, среду, субботу. […]

Из Перми пришла телеграмма: «Salut fraternel Ulianow, Zinowieff. Aujourdhui partons Petrograd etc [855]. Подписи: Каменев, Муранов, Сталин».

Из письма В. И. Ленина В. А. Карпинскому и С. Н. Равич, Цюрих, 23 марта / 4 апреля 1917 г.

Ленин В. И. ПСС. Т. 49. М., 1964. С. 428.

№ 21

Давид Сулиашвили:

[Сулиашвили в 1917 г. возвращался в Россию вместе с Лениным]

Когда поезд остановился на станции Выборг, наше внимание привлекла группа рабочих на перроне с красным знаменем в руках. Они, оказывается, пришли встречать нас. Как видно, меры приняты; значит, мы не будем арестованы, – подумали все. Но каково было наше удивление, когда в вагон поднялся Иосиф Сталин. Он сразу вошел в купе Ленина. Долгое рукопожатие, улыбка и сияющие глаза. Восхищенный Ленин спрашивает о положении в Петрограде […]

Десять-двенадцать лет я не видел Сталина. Его лицо, высокий лоб покрылись морщинами. Ушедшие вглубь глаза горели подобно свече, зажженной во мраке. Не изменилась его одежда. Блуза и пиджак на худом теле, как всегда длинные и широкие брюки и выцветшая кепка на хохлатой голове.

Из воспоминаний Д. Сулиашвили, записанных Грузинским ИМЭЛ в 1934 г. Перевод с грузинского яз.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 183–184.

Описав дореволюционный период биографии Иосифа Джугашвили-Сталина, остается к исходному вопросу: что это дает для понимания личности советского диктатора?

Прежде всего в жизни молодого (или относительно молодого) Джугашвили не обнаруживается никаких особых сенсаций. Ничего неожиданного, поражающего, достойного броских заголовков о «разоблаченных тайнах Сталина». Ничего яркого и пригодного для хотя бы легкой романтизации. Он не был ни главой грузинских бандитов, ни организатором и участником лихих экспроприаций, как утверждали одни; не возглавлял все революционное движение в Закавказье, как провозглашали другие. Во всех поддающихся реконструкции эпизодах и обстоятельствах он выглядит довольно обыкновенно и посредственно. Сложно найти яркие краски и для характеристики его личности, его не обрисуешь несколькими выразительными штрихами. Более того, его персона остается ускользающей, не вполне ясной: ни откровений, ни приоткрывшихся уголков души, ни эффектных жестов. После многих лет изучения этого персонажа невозможно расстаться с ощущением, что он неизменно пребывает в тени, его не удается высветить и рассмотреть, можно лишь стараться очертить контуром эту серую зону (серую не в оценочном, а в буквальном смысле – неясную, слабо видимую), нащупать ее очертания. Но в сердцевине по-прежнему остается неясность.

К тому же постоянно приходится помнить об опасности опрокинуть в прошлое тот образ Сталина, который сложился значительно позднее. С одной стороны, речь идет об одном и том же человеке, с другой – он мог сильно, до неузнаваемости перемениться. Взять хотя бы такую мелкую и конкретную деталь, как сталинская трубка, его привычка расхаживать по кабинету с трубкой в руке. Ни один из мемуаристов, вспоминавших его до революции, о трубке не упоминал, и невозможно сказать почему. Обзавелся ли Сталин этой привычкой позднее? Быть может, раньше он курил дешевые папироски? Или в революционной среде курение было столь обыденным, что никому не приходило в голову об этом и вспоминать? Или мы просто слишком мало знаем о Сталине в молодости, его привычках и склонностях?