Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Описанная типологическая конструкция «советского человека» (устойчивый набор характеристик самоописания респондентов) широко распространена, хотя и не охватывает абсолютное большинство. В выраженном виде эта совокупность черт присуща 35–40% всего населения, составляющим ядро этого типа, однако в ослабленной или менее выраженной форме эти свойства человека проступают у 55–65% россиян 307 307 Левада Ю. «Человек обыкновенный» в двух состояниях // Ищем человека. С. 364–379; Гудков Л. Патриотическая мобилизация и ее последствия // ВОМ. 2018. № 3–4. С. 81–123. . Быстрое расширение социальной базы этого типа (реверсный процесс восстановления прежних идеологических ценностей) мы наблюдали в моменты возбужденного состояния общества, коллективной мобилизации, поднимаемой действием агрессивной пропаганды: в 2000 году – после терактов в российских городах и начала второй чеченской войны; в августе 2008 года – во время русско-грузинской войны; и после аннексии Крыма в 2014–2015 годах. Чтобы сохранять свою нормативную значимость – быть образом апеллятивного «большинства», от имени которого идет убеждение, что «так и надо поступать», представление, что «все так думают», «все так ведут себя», «все так считают», – такого массива «обычного» человека достаточно для придания инерции всему целому. В социально-стратификационном плане имеет место сдвиг этого типа на социальную периферию (средние и малые города, старшие возрасты, среднее, среднеспециальное и ниже среднего образование, работники госсектора, бюджетники, пенсионеры), что, впрочем, не дает повода считать, что, скажем, университетская профессура или «офисный планктон» свободны от конформизма и двоемыслия, не страдают имперской спесью и сервильностью.

Наконец, подчеркну, что, по мысли Левады, «советский человек» – это не специфический национальный тип («русского») человека, а обобщенная модель человека тоталитарного и посттоталитарного общества-государства, имеющая парадигмальное значение для целых эпох незападных вариантов модернизации и тоталитарных режимов (в фазе их распада). Близкие к нашим описания можно встретить в работах польских или немецких социологов и психологов, исследовавших реверсные явления в бывших соцстранах (прежде всего в восточных землях Германии, ГДР).

Модель советского человека, описанная по результатам первого исследования 1989 года, т. е. в ситуации краха советского режима, нуждалась не только в дальнейшей проверке, но и в ее развитии. Необходимо было получить ответы на целый ряд новых вопросов, возникших уже после распада СССР. Как ведет себя этот человек, уставший от череды кризисов и мобилизации, в ситуации рутинизации исторического перелома, разложения закрытого общества, утратив позитивные ориентиры? Что происходит с человеком в обществе, где доминируют механизмы негативной идентичности, в процессах глубокого общественного и экономического кризиса? Как этот человек проявляется в разных общественных состояниях: возбуждения, мобилизации, спада, протеста, депрессии? Поиск ответов потребовал анализа механизмов, которыми обеспечивается его противоречивая, антиномичная идентичность: комплекс жертвы, структура и функции исторической памяти, особенности негативной идентичности, проявления «наученной беспомощности», роль разнообразных «врагов», институтов насилия, образования и др.

Первые замеры 1989 года подтверждали предположения, что с уходом поколения, которое было носителем этого типа сознания (рождения 1918–1935 годов), система начинает распадаться, поскольку перестают работать прежние механизмы лояльности, терпения и веры в лучшее будущее, т. е. сильнейшей эрозии подвергаются сами механизмы социальной гратификации, а значит, и воспроизводства социальной структуры 308 308 Левада Ю. Уходящая натура? // Знамя. 1992. № 6. С. 201–211. . В ситуации разлома советской системы молодые и образованные люди (в первую очередь в крупнейших городах России) действительно демонстрировали прозападные и либеральные ориентации, отдавая предпочтение демократическим реформам, рыночной экономике и свободным выборам, высказывая свое неприятие советских символов и отношений. Но первоначальное предположение: молодежь, отказываясь от привычных моральных сделок с безальтернативной властью, тем самым оказывает разрушительное воздействие на тоталитарный режим, – при последующих замерах не подтвердилось. Уже при втором замере (в 1994 году) исходная гипотеза получила более слабое подтверждение, а уже при последующих – в 1999‐м (проведенном сразу после тяжелого в психологическом смысле кризиса 1998 года) и в 2004 годах стало ясно: описанный тип человека воспроизводится в основных своих чертах, причем характеристики «архетипа» начинают проявляться у совсем молодых людей, которые уже не жили в советское время.