Виталий Даниленко - Башня Зенона

На стелах и других надгробиях дошло до нас более 70 имен граждан Херсонеса. Подавляющее их большинство — общегреческие, но некоторые имена имели только локальное распространение, например, в Южном Причерноморье, и присутствие носителей их в Херсонесе свидетельствует о связях его с этим районом. Негреческих имен немного, но они все же есть и указывают на наличие «варваров» среди населения города.

На дорогих, художественно оформленных стелах, как и в большинстве эпиграфических памятников, мы видим главным образом имена свободных и притом довольно состоятельных людей; масса рабов, материально зависимых или обнищавших граждан не нашла в них отражения. Что же касается зажиточного населения, то для IV–III вв. до н. э. можно отметить его относительное имущественное равенство. Ведь стелы относятся к тому времени, когда в Херсонесе еще теплилась демократия. Однако уже и тогда несколько херсонесских семей (из числа состоятельных) заметно выделяются. Некоторые из разбогатевших граждан, живших в IV в до н. э., стали родоначальниками потомственной знати — предками тех аристократических фамилий, которые через полторы-две сотни лет оседлают «простонародье», «чернь» — творца всего того, что мы видим, чем мы восхищаемся в древнем городе.

На огромном херсонесском пустыре, поросшем душистыми травами, четко выделяются места археологических раскопок. От вековых напластований грунта уже кое-где освобождены фундаменты строений, подвалы, цистерны, колодцы.

Когда-то на всем пространстве, ограниченном линией городских укреплений, лепились друг к другу дома. Над ними возвышались величавые, стройные храмы; среди белых стен и красных черепичных крыш редкими пятнами зеленели виноградные лозы, фиговые, тутовые, кевовые деревья. Город жил тесно — не часто доводилось ему расширять свою территорию, перенося дальше к западу оборонительные стены и башни. Только крайняя необходимость понуждала время от времени делать такое усилие, неся при этом немалые расходы и тяготы.

Узкие улицы, тесноватая площадь что ни день кишели народом. Херсонеситы толпились бок о бок с чужеземцами, горожане с крестьянами; в толпе выделялись богато одетые купцы, обветренные загорелые моряки, бряцали оружием воины, мелькали женщины в длинных пестрых одеждах. На рынке шла бойкая торговля: пронзительные или певучие крики зазывал и торговцев перекрывали оглушительный разноголосый гомон. Торговали не только продуктами, свезенными из окрестностей, изделиями местных ремесленников, но и товарами, доставленными из далеких стран. В открытые широкие двери лавок каждый мог разглядеть заморские соблазны: ткани невиданных расцветок, дорогое оружие, драгоценности, посуду. Недаром над гаванью Херсонеса весь день стоял шум, сопровождавший разгрузку и загрузку кораблей. С рассвета дотемна не утихал и звонкий перестук молотков в руках каменщиков, не разгибавших спины над спешной (как всегда) работой — строительством нового прясла оборонительной стены или очередной боевой башни….

Тому, кто познакомился с историей Херсонеса, башня Зенона запомнится не только как фортификационное сооружение, грандиозное по своему времени, да и по нашей теперешней мерке не малое. Она — точнее ее сердцевина — остается свидетелем тех трагических дней, когда для спасения города приходилось жертвовать не только всем дорогим, но и тем, что было свято; когда на самом уязвимом месте встала пред врагом точно чудом выросшая твердыня — башня, выстроенная из священных надгробий предков.

История этой башни — история Херсонеса, и все, что она открыла нашему взору, приводит на память Присягу. Каждое слово Присяги проникнуто одной главнейшей заботой — о защите и безопасности отечества. Она — документ, ни с чем не сравнимый: через нее, как эстафета, передавалось молодому поколению от его отцов чувство ответственности за благоденствие государства.

«Я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной гавани и прочих укрепленных пунктов и из остальной территории, которою херсонесцы управляют или управляли, ничего никому, ни эллину, ни варвару, но буду оберегать все это для херсонесского народа» [12] Отрывок из текста Присяги цитируется в переводе С. А. Жебелева. .

Молодой человек, принесший Присягу, становился не только полноправным гражданином, а прежде всего защитником отечества. И сколько потом погибло их — едва возмужавших, но свято исполнивших клятву! Не каждый из схватки с врагом возвращался домой, к своим близким. Трагическим эхом Присяги, возгласом хора античной трагедии звучат, точно излившиеся из переполненного скорбью материнского сердца, заключительные строки эпитафии юного херсонесца Ксанфа, сложившего голову в битве: