Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

За Можайском бояре встретили войско Ходкевича, который, наконец, приблизился к Москве. Тот уже мнил себя хозяином России. Он задержал послов и потребовал, чтобы они от имени Семибоярщины признали своим царем Сигизмунда III. С этим Ходкевич отправил назад в Москву Нагого и Андронова, а прочим послам разрешил продолжать путь. Вслед за боярами в Польшу отправился бывший (при Лжедмитрии I) патриарх Игнатий, которому интервенты собирались передать патриарший сан после низложения Гермогена. Но даже задавленные полковником Гонсевским московские бояре отказались признать царем Сигизмунда III.

Руководители Первого ополчения узнали о приближении войска Ходкевича и вновь попытались до его подхода взять внутренние крепости Москвы штурмом. 15 сентября, выдвинув к стенам Китай-города десяток мортир, ополченцы начали артиллерийский обстрел и пошли на штурм. Когда запас ядер у ополченцев подошел к концу, пушки с кремлевских стен открыли по ним смертоносный огонь. Польские роты произвели вылазку и вытеснили русских из Китай-города. Казачьи таборы не смогли помочь, Ян Сапега атаковал их с тыла.

В этой битве за Китай-город обе стороны понесли серьезные потери. Заруцкому не удалось там закрепиться, но его казаки снова заняли Новодевичий монастырь и сомкнули вокруг Москвы кольцо блокады. Моральный дух противника был сильно подорван.

Лишь приход войск Ходкевича спас интервентов. Гетман не сомневался в превосходстве его профессиональной и хорошо вооруженной армии над разношерстным и разрываемым внутренними распрями ополчением. Он рассчитывал быстро разогнать ополченцев и деблокировать Кремль. Но теперь полякам противостоял вооруженный народ.

В конце сентября Ходкевич разбил лагерь к югу от Москвы. Туда же Ян Сапега привел и свое войско. Пройдя мимо Андроньева монастыря, армия гетмана устремилась на штурм казачьего острожка на Яузе, окруженного высоким земляным валом. Солдаты Ходкевича упорно взбирались на вал, но только несли потери под остервенелым встречным огнем. Гетман предпочел протрубить отбой. И здесь Заруцкий перехватил инициативу. Казаки отрезали от основных сил отряд гусарской конницы и загнали его в Яузу, где тяжеловооруженные всадники утонули в трясине вместе с лошадьми. «От страха и ужаса пред русскими все, обратившись в бегство и заблудившись, попали в реку Яузу — река глубокая и болотистая, — все потонули с конями их и с оружием, и никто из них не спасся… Гибель стольких воинов опечалила не только главнокомандующего Карла, но немало огорчила и великого короля, потому что они были не только храбрые и лучшие мужи, но приходились родственниками, детьми благородных», — свидетельствовал Арсений Елассонский.

Это было очень серьезное поражение поляков. Ходкевич не смог избавить кремлевский гарнизон от осады. Наемники уже отказывались повиноваться командирам и угрожали немедленно покинуть Москву.

В этих условиях свое решающее слово сказал Нижний Новгород.

Естественно, возникает вопрос, почему именно он выступил центром кристаллизации сил национального спасения? Не самый большой город, по населению меньше Москвы чуть ли не в сто раз. Город, даже не имевший своего епископа.

Некоторые ответы лежат на поверхности. Прежде всего потому, что и прежде, с начала Смуты, Нижний сохранял лояльность законной на тот момент власти и безусловную преданность православию. «Нижний Новгород к мятежникам не присоединялся, стойко выдержав натиск и болотниковцев, и „тушинцев“», — справедливо замечает Селезнев.

Существовало и более приземленное объяснение, которое предлагал Любомиров и которое тоже было правильным: «Нижний сравнительно со многими городами не особенно сильно пострадал за годы Смуты: не подвергался он разорению неприятельскому, не испытал тягостей тушинского управления. В данный момент ему непосредственно не угрожала пока никакая опасность. Но для того, чтобы жить нормальной жизнью, для того, чтобы шире развивать свою торгово-промышленную деятельность, посадское население чувствовало настоятельную потребность в обеспечении безопасности всего государства, в умиротворении страны, в водворении в ней порядка и авторитетного правительства. При том же состоянии анархии, в котором тогда находилась Россия, сравнительное благосостояние жителей Нижнего могло служить приманкой для польских отрядов и казацких шаек».

Но все же нельзя не подчеркнуть и особый нижегородский дух, волю, на которые обратил внимание Иван Забелин. Он справедливо замечал: «Иные наши историки смотрят на историю, как на театральную сцену, где уже заранее известно, что совершится, и где, главное, народ ведет себя так, как написано историками в пьесе: молчит и тупо смотрит, когда должны действовать герои… Но что же нижегородский народ! Этот умный, торговый, промышленный народ, умевший всякому делу дать счет и меру; народ самостоятельный, как сама Волга, на которой он жил и по которой хозяйничал своими промыслами; народ, который во всю Смутную эпоху ни разу не поколебался ни в какую сторону, первый же, в одно время с Ляпуновым и независимо от него, поднялся по призыву патриарха Гермогена; в течение всего времени постоянно сносился с патриархом и на письме, и на словах посредством своих бесстрашных людей, посадского человека свияженина Родиона Мосеева и боярского сына Романа Пахомова, проведывая, что творится в Москве, советуясь, как помочь беде; этот народ, который по своей окраине, во все Смутное время был самым живым побудителем на подвиг ко всякому доброму и прямому делу».