Коллектив авторов Биографии и мемуары - Герои Краснодона

Первую листовку я нашла под дверями в декабре или ноябре 1942 года. После этого еще раза четыре находила листовки, написанные от руки. В них сообщалось о наступлении Красной Армии под Сталинградом, Воронежем.

В январе, не помню, какого числа, знаю, что был канун крещения — пошла я в церковь, решила помянуть моих умерших родственников. Написала их имена, завернула в картоночку и передала священнику. Помянул он родственников моих, а после дьячок картонки нам возвратил. Развернула я свою картонку — гляжу, а в ней, кроме моей записки, другая лежит. Читаю: «Как мы жили, так и будем жить. Как мы были, так и будем под сталинским знаменем».

М. Тюленина

Утром 1 января 1943 года к нам на квартиру зашел Сергей Тюленин и сообщил, что в городе начались аресты членов «Молодой гвардии».

Я сильно встревожилась. Валерии дома не было. Я пересмотрела все ее книги, вещи, документы. Отложила, чтобы уничтожить или получше припрятать все то, что могло вызвать подозрение или послужить уликой.

Вскоре пришел еще — один молодогвардеец — Остапенко, здоровый, красивый, черноволосый юноша. Обычное спокойствие его покинуло. Он волновался, и яркий румянец выступил у него на щеках. Остапенко сказал, что Валерия в безопасности, и попросил отдать ему тексты листовок, бланки комсомольских билетов, плакаты, гранаты, аммонал. Я все передала ему. Он ушел, и я вслед за ним вышла на крыльцо. Ночь была темная-темная… Слышу вблизи тихий, едва уловимый шорох. Стала всматриваться и заметила в углу двора силуэты. Раздался протяжный свист. Так свистела только моя дочь, и я уверенно пошла через двор.

Это были Валерия и Сергей Тюленин. Они сообщили мне о своем намерении перейти фронт. Я одобрила их решение и просила их быть как можно осторожнее.

Темнота все сгущалась. Мы стояли в углу двора, тесно прижавшись друг к другу, отдаляя минуту расставанья. Наконец я тихо сказала ребятам: «Пора уходить!» Простилась с Валерией. Сергей также обнял и поцеловал меня. Мне показалось, будто отрывают от меня кусок живого тела; сердце заныло сильнее, к горлу подкатил комок. Но я не плакала: мне не хотелось их расстраивать.

В это время послышались отдаленные шаги. Я еще раз попрощалась, поспешила в квартиру и закрыла за собою дверь.

Вскоре раздался стук.

— Откройте! Полиция.

Ну, думаю, началось…

В квартиру вошли помощник начальника полиции, изменник и продажная душа З., полицейский и еще один немец. З. спросил: «Где дочь?» Я ответила, что она ушла в село менять вещи. Последовали вопросы: с кем, куда я что она с собой взяла? Я ответила, что накануне вечером мы с ней говорили об этом, но куда она пойдет и с кем — об этом мы не договаривались; нас интересовало больше, что и как можно выгодней променять. Утром, говорю, я ушла на базар, а когда возвратилась домой, дочери уже не было.

Полицейские произвели обыск, перевернули в доме все вверх дном. З. все твердил, что вина моей дочери совсем незначительна, и что самые главные признались уже во всем, их только слегка отшлепали и отпустили, и что Валерия нужна, мол, как свидетель. З. давал слово честного человека, что если я скажу, где Валерия, то полиция никогда не приблизится к моей квартире и Валерия будет спокойно жить в Краснодоне, а не скитаться где-то.

Как-то помимо воли у меня вырвалась фраза:

— А вообще есть ли у вас честное слово?

Побледнел изверг; его маленькие, быстро бегающие глаза налились кровью. Он выхватил наган, приблизил его к моему лицу и, топнув ногой, закричал:

— Ах, ты… Пристрелю! Собирайся немедленно. В полиции ты будешь говорить по-другому. Мы тебе сумеем развязать язык!

Я была очень спокойна. Оделась и стала прощаться с Люсей (моей второй дочерью). Ни она, ни я не плакали, хотя было очень тяжело и слезы навертывались на глаза.

З. снова заговорил мягко и вкрадчиво:

— Вот видите, к чему приводит ваше упорство! Вы губите сразу двоих детей: одну обрекаете на скитания, а вторую — на голодную смерть. Подумайте об этом, время еще есть.

Я снова повторила, что ничего не знаю. Он поднялся и приказал следовать за ним, пригрозив:

— Посмотрим, что вы скажете нам в полиции.

Мы вышли. На дворе поднялся ветер: мокрый и колючий снег залепил лицо. Все улицы и закоулки города я хорошо знала. У меня мелькнула мысль о бегстве, но, вспомнив о Люсе, я твердо пошла вперед.

В полиции меня обыскали, зарегистрировали, затем повели в кабинет к начальнику.