Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Бэр намекал здесь, что пользуется устными «известиями»; их, в частности, сообщал ему его ученик Александр Миддендорф, работавший в архивах. А вот слова самого Миддендорфа:

«правительство усиливало строгость своих предписаний касательно содействия морякам на месте их подвигов. Под влиянием этих строжайших предписаний, моряки удвоивали свои требования от туземцев… Скот падал, его владельцы терпели страшный голод, так что самим морякам внушали жалость», поскольку те «теряли короткий срок для заготовления себе продовольствия на год». «Преувеличим ли мы гибельныя следствия этих чрезмерных напряжений, если им особенно припишем начало запустения Таймырскаго края?.. [88] Нет, главной причиной был LIA — запустело и Кольское побережье, где ДКО не было. Однако пик LIA тогда, с начала XVIII века, уже миновал, так что Миддендорф прав в том смысле, что вымирание селений и племён, переживших пик, следует приписать прежде всего злодеяниям экспедиции. С тех пор страна решительно опустела. При устье Енисея, по берегам моря до Пясины, при устье этой реки и Хатанги тогда было много поселений: теперь эти места необитаемы [89] См. карту на с. 327. ; внутри страны, может быть, половина прежних жилых мест лежит в запустении» [Миддендорф, 1860, с. 73].

Марк Косвен, советский этнограф, дополнил:

«Великая Северная экспедиция стоила жизни многим её участникам, но надо вспомнить и о том, что она в значительной части своей была совершена буквально на спинах местного населения, обратившись для него в тягчайшее бедствие. Все передвижения экспедиции, вся перевозка её грузов, всё это совершалось местным населением и его собаками и было сопряжено с громадной смертностью людей и массовой гибелью собак» [Косвен, 1934, с. 57].

Добавлю: и лошадей, и оленей. Кроме того, экспедиция широко пользовалась прямым изъятием продовольствия у населения в форме как бы сбора налогов.

Наконец, Леонид Свердлов, полярник и историк Арктики, привел цитату:

«Едва „Якуцк“ приблизился к селению, его жители… скрылись… В рапорте Адмиралтейств-коллегии он [90] Лейтенант Василий Прончищев. О нём и его жене пойдет речь далее. написал, что жители покинули селение, так как „от нападения или разорения страх имели“» [Свердлов, Чуков, 2009, с. 59].

И неспроста покинули: голодные моряки, долго сидевшие на воде и сухарях (каша была им редкой радостью), норовили съесть у местных жителей всё подряд, да ещё «нанять» сани с мужиками и собаками. За гибель тех и других не платили ничего — не предусмотрено сметой (которая поначалу определяла только сам наём; позже добавили плату за гибель скота). К тому же арктический морозный ветер продувал флотские суконные шинели и кафтаны, словно марлю, и их обладатели пытались отнять у местных жителей всё, что сделано из войлока или меха (позже Беринг организовал закупку оленьих шкур и войлоков).

И ещё: участники экспедиции имели обыкновение всей толпой зимовать в избушках, юртах и чумах, и без того очень тесных [91] Команда Прончищева построила себе в Усть-Оленьке две избы, и Беринг особо отметил в отчёте Адмиралтейству заботу лейтенанта о местных (в данном селении русских) жителях. В большинстве случаев этого не делалось, и Беринг с горечью отмечал ссоры и смерти при зимовках. Он сообщал, что в Охотске всего 13 дворов, а живет 300 человек, которые зимой «не возымеют покою». Для убедительности он сгущал краски (в Охотске от первой экспедиции Беринга осталась казарма), но в целом был прав: прежде кораблей надо было строить жильё. Сам он позже отстроил себе в Охотске дом, где жил с семьей и слугами 2 года. То же сделали Чириков, Шпанберг и Писарев, а для остальных членов экспедиции были построены дополнительные казармы. . Словом, уже ясно, кто больше всех пострадал — жители Сибири и, особенно, её арктического и охотского побережий. Но чтобы выявить главную их беду, вернемся к бюджету ВСЭ.

Пишут, что содержание экспедиции было возложено на местные средства. Это верно, но только в том смысле, что приказы из Петербурга следовало выполнять — были на то даны деньги или нет. Поэтому органы местного управления (канцелярии) сами вводили экспедиционный налог. (Один из них, для Илимского уезда, приведен в ВКЭ-1, на с. 505.) Собрать такой налог с уже обобранного населения властям не удавалось, и сбор предоставили самой экспедиции.

До недавних пор можно было думать, что серьезная финансовая отчетность где-то имеется, но публикации ВКЭ-1 таких надежд не оставляют. Есть несколько подробных реестров вещей, взятых экспедицией с казенных складов, и в них никаких цен. Составители ВКЭ поясняют: «именно в это время Адмиралтейств-коллегия разрабатывала смету Камчатской экспедиции для представления в Сенат», и даже привели справку о факте разработки [ВКЭ-1, с. 233, 243]. Но о самой смете ничего не сказано (существует ли она?), а в действительности «именно в это время» обозы экспедиции уже начали покидать Петербург, взяв на складах то, что удалось, без сметы и оплаты, ибо не имели денег сами.